Найденыш

— Я с Зимородком говорил: Три Ножа живой! — поспешил сообщить я ему.

Ожерелье прищурился и медленно наклонил голову к правому плечу.

— Так, — сказал он, взял меня за плечи, развернул лицом к ватаге и приказал. — Скажи всем.

— Я с магом говорил, — повторил я громко. — С Улихом — порядок, он — там… — и я махнул рукой, показывая на запад.

— А фризруги? — выкрикнул Крошка.

— Там, — показал я в противоположную сторону. — В трех верстах от нас. — И повторил слова Зимородка. — Они ни причем.

— Слышь, Даль, а Зимородок не сказал, чего Три Ножа там надо? — снова спросил Крошка.

И тут я ляпнул не подумавши:

— Он там Руду схоронил, а завтра к вечеру нас отыщет. — Соврал я и губу закусил, и слушаю, как братва шумит, облегчение выказывает.

— Слыхали? — произнес Ожерелье за моей спиной. — Фризругов трогать не будем, дождемся Три Ножа здесь, а потом сменим гавань.

На том и порешили. Я снова притулился под боком кормчего. Братва укладывалась к кострам поближе, костеря ненасытное комарье. С лодьи во второй заход притащили несколько амфор с вином, вино пустили по кругу. Я закрыл глаза и притворился спящим, но Сова все равно безжалостно растолкал меня и сунул под нос амфору.

— Глотни. Теплее спать будет, — сказал он.

Я понял, что кормчий не отстанет и, ухватив амфору за изогнутые ручки на круглых боках, приложился к горлышку, делая вид, что пью, а сам только губы смочил, потом вернул амфору кормчему и вдруг обнаружил рядом с собой сидящего на корточках капитана.

— Даль, — тихо произнес Ожерелье. Вид его не сулил мне ничего хорошего. Я молча ожидал продолжения.

Ожерелье продолжил так же тихо:

— Еще раз пропадешь, искать тебя не буду. — Я молчал.

— Понял? — спросил он.

— Понял. — Буркнул я.

Ожерелье поднялся и ушел, а Сова с укоризной посмотрел на меня.

— Выпороть бы тебя, — уронил он.

— Ладно, ладно… Завтра выпорешь, — огрызнулся я. — Сам жопу подставлю. И вопить буду громко.

Я снова улегся и закрыл глаза, показывая: отвяжись, мол. Сова ругнулся сквозь зубы, но больше трогать меня не стал. Он вытянулся рядышком и вскоре ровно засопел во сне, а у меня сна не было ни в одном глазу. Я лежал и думал, чего это меня за язык потянуло врать, что Улих завтра сам к вечеру у бивака объявится. Зимородок мне такого не говорил. А ежели не объявится? Как я тогда братве в глаза смотреть буду? Я, что? Я ж ватагу успокоить хотел, а оно вон как получается: мне теперь мое хотение таким боком выйти может… Возьмет Три Ножа и не объявится, и меня уже не просто на смех поднимут — считай, я себя в дерьме извалял по самые уши, а токае дерьмо не водой смывается, если оно только смывается вообще. Я от тоски аж зубами заскрипел. Кормчий беспокойно завозился во сне. Я притих, выжидая, когда он начнет похрапывать снова, а затем осторожно перевернулся на спину и уставился в звездное небо. Сон по-прежнему не шел, и я от делать нечего перебирал взглядом созвездия: справа от Волчьей Тропы, которая широкой сверкающей лентой пересекала небо, висели Колесницы; за ними сверкал яркой звездой в рукояти Меч Рода, а к нему тянулись Два Воина. Звездочки подмигивали мне по очереди, и на душе у меня от вида звездного неба становилось спокойнее. Веки начали слипаться, стало как-то все равно, что скажет ватага, если Три Ножа не появится — что думу думать, душу попусту бередить: утро вечера, как водится, мудренее…

Проснулся я от того, что точно знал, что мне надо делать. Искать Три Ножа самому! Найти и к вечеру привести сюда. И шут с ним, с Ожерельем, с его угрозами… Ничего он мне не сделает, когда я появлюсь вместе с Улихом, — наоборот, только рад будет. Чем больше я раздумывал над своей задумкой, тем крепче становилась моя уверенность, что именно так все оно и будет.

Я осторожно поднял голову. Над кострами воздух сотрясался от храпа, рулады были одна хлеще другой. Я отполз от кормчего и встал на четвереньки. Сова не проснулся, повозился недолго во сне, почмокал губами и опять затих. Я встал в полный рост и стал выбираться из кучи-малы, переступая через спящих. Вскоре на моем пути оказался сладко похрапывающий Скелет. Через него переступить я не решился: уж больно широко ноги расставлять придется, так недолго и штанам лопнуть. Скелет лежал на спине, раскинувшись и горбом выпятив брюхо к звездному небу. Вкусно спал Скелет: носом свистел, бородищей шевелил. Я увидел, что у мешка, который он в изголовье примостил, развязана горловина, и решил хоть кусок какой-нито с собой в дорогу захватить. Не помешает. Наклонившись, я тихонько запустил руку в мешок. Мне повезло: в мешке оказалось мясо, а мясо я люблю больше, чем сыр. Мне повезло еще раз: один из кусков вывалился к самому краю — не пришлось тянуть. С куском мяса в руке я направился в обход Скелета.