Найденыш с погибшей «Цинтии»

— Ну что ж, тем лучше, раз он первый открыл огонь! — сказал про себя Эрик и приказал стрелять.

Но его снаряду повезло не больше, чем снаряду Тюдора Брауна. Ядро упало в двухстах метрах от цели.

Бой разгорался, и стрельба становилась все более прицельной. Американский снаряд, начисто срезав большую рею «Аляски», разорвался на палубе и убил двух человек. В то же время шведский снаряд угодил прямо в рубку «Альбатроса» и, по-видимому, причинил большой ущерб. Частые выстрелы с той и другой стороны сильно повредили носовую часть и оснастку обоих судов.

Постепенно они сближались, делая быстрые повороты при обмене орудийными выстрелами. Но вот какой-то отдаленный гул стал примешиваться к грохоту пушек. Люди подняли головы и увидели, что небо на востоке стало совершенно черным.

Неужели ураган, завеса тумана или снежная буря помогут Тюдору Брауну скрыться? Все, что угодно, но Эрик этого не допустит! И он решил взять американскую яхту на абордаж[56]. Вооружив всех своих людей мечами, топорами и кинжалами, Эрик на предельной скорости направил свое судно к «Альбатросу».

Но Тюдор Браун не стал дожидаться нападения. Поспешно отступив, он повел свой корабль вдоль ледяной кромки, через каждые пять минут посылая в сторону «Аляски» новый снаряд. Однако поле его действия было теперь очень сужено. Зажатый, как в тиски, между торосами и «Аляской», он решил пойти на отчаянный шаг, чтобы вырваться в открытое море. Попытался он это сделать после нескольких ложных маневров, надеясь таким образом скрыть от противника свои истинные намерения.

Эрик ему не препятствовал. Но как раз в ту минуту, когда несшийся на всех парах «Альбатрос» оказался в пределах досягаемости, «Аляска» врезалась в него стальным тараном.

Удар был сокрушительный. В корпусе яхты появилась зияющая рана. Мгновенно отяжелев, «Альбатрос» замер в неподвижности, почти утратив всякую способность к маневрированию. «Аляска» между тем поспешно отошла назад и изготовилась к новой атаке. Нельзя было медлить, так как море становилось все более угрожающим.

Началась буря. Налетел юго-восточный шквал со снежным бураном. Ветер не только вздымал чудовищные волны, но и загонял плавучие льдины в глубину залива, где, словно в горле воронки, застряли оба корабля. Айсберги стремились сюда, казалось, со всех концов света. Эрик понял, что не может сейчас терять ни минуты и должен во что бы то ни стало вырваться из этой ловушки, иначе «Аляска» будет заперта в ней и заперта, быть может, навсегда. Повернув корабль бортом к востоку, он думал теперь только о борьбе с ветром, снегом и полчищем грохочущих льдин.

Но вскоре он убедился, что вырваться в открытое море невозможно. Буря неистовствовала с такой яростью, что ей не могли противостоять ни машина «Аляски», ни ее стальной таран. Корабль продвигался с величайшим трудом, а порою вынужден был отходить на много метров назад. Мачты жалобно стонали под напором ветра. Густой снег, затемнявший небо и ослеплявший людей, покрывал уже толстым слоем палубу и такелаж[57]. Льды, все больше нагромождаясь, накапливаясь и теснясь в узком заливе, при каждом порыве шквального ветра воздвигали новые непреодолимые преграды. «Аляска» вынуждена была отойти к границе ледяного поля и почти на ощупь отыскать первую попавшуюся бухту, чтобы переждать в ней непогоду.

Между тем американская яхта скрылась в снежном вихре. Плачевное состояние, в которой она была приведена тараном «Аляски», заставляло сомневаться в возможности ее сопротивления буре. Еще труднее было предположить, что ей удалось выбраться в открытое море.

К тому же положение становилось столь критическим, что Эрик вынужден был заботиться сейчас не о преследовании противника, а о спасении «Аляски». Опасность увеличивалась с каждой минутой.

Нет ничего страшнее этих арктических бурь, когда стихийные силы природы как будто только затем и пробуждаются, чтобы дать почувствовать мореплавателям, как ужасны были некогда катаклизмы[58] ледникового периода. Царила кромешная тьма, хотя в тех странах, где день отличается от ночи, часы еще не показывали и пяти пополудни. Так как паровая машина застопорилась, нечего было и думать зажечь электрический прожектор. К завыванию урагана, к раскатам грома, к скрежету налетающих и обрушивающихся друг на друга плавучих льдин присоединялся еще во мраке треск ледяного поля, которое ломалось и крошилось со всех концов. При образовании каждой новой трещины завывание бури заглушалось грохотом взрыва, словно стреляли из пушки во время бедствия. Частота этих взрывов свидетельствовала о том, что расщелин образовалось бесчисленное множество.