Эта ночь тянулась долго и одновременно пролетела слишком быстро. Уже светало, когда я выглянула в окно и закурила. Я вдруг вспомнила, как во время командировки Мэтью в Африку он в письме попросил меня говорить с ним, глядя на небо. Мы были на разных концах света, но под одним небом. Тогда я чувствовала себя самой несчастной на свете, а сейчас отдала бы что угодно, чтобы просто знать, что Мэтью где-то есть. Но если я в чем-то и была уверена, так это в том, что мы больше не под одним небом. И как мне теперь с тобой говорить?
Похороны состоялись через несколько дней, и я очень смутно помню все происходящее на них. Почему-то мне казалось, что все, что мы делаем, не имеет к Мэтью никакого отношения.
С самого утра ко мне зашла Гвен и помогла мне собраться. Она была со мной все последние дни, заменив мою горничную, за что я была ей невероятно благодарна. В это время я была не способна общаться с посторонними людьми.
Через некоторое время зашла Анна, ее глаза снова были красными и опухшими. Кажется, из всех моих детей она тяжелее всех переживала смерть отца. Они с Гвен о чем-то тихо говорили, а я вдруг поняла, что объединяет нас троих — теперь мы все вдовы.
Когда началась траурная церемония и я услышала скрипучий голос священника, то вздрогнула от неожиданности, широко распахнув глаза. Конечно, за эти тридцать лет он стал глубоким стариком, но я не сомневалась, что это отец Эдмунд. Тот самый священником, поженивший нас. Я вспомнила, как отец Эдмунд хмурился, когда мы с Мэтью перешептывались у алтаря, уделяя недостаточно внимания его скучнейшей речи.
Я вспомнила нашу клятву. «Пока смерть не разлучит нас». В нашем случае этого оказалось слишком мало, так что когда пришла пора прощаться, я тихонько шепнула:
— До встречи, мой дорогой.
Мы столько всего преодолели. Победим и смерть.
Когда все закончилось, и мы подходили к замку, я заметила, что розы в этом году цветут как-то особенно ярко. Я не видела подобного уже девятнадцать лет. Вот только теперь я ненавижу розы и май.
— Граф и графиня Флэминг, — объявил дворецкий, когда Артур и Мэриголд заходили в столовую, а я вздрогнула от этих слов. Мне нужно будет привыкнуть, ведь почти тридцать лет именно так на всех приемах представляли нас с Мэтью.
— Вдовствующая графиня, — теперь именно так звучало мое объявление. Я поправила черную вуаль на шляпке и проследовала в столовую за сыном и невесткой. Не уверена, что когда-то привыкну к новому титулу, но разве у меня есть выбор?
— Артур, — тем же вечером я нашла сына в библиотеке. Заметив меня, он оторвался от книги и поднялся на ноги.
— Мама?
— Я хотела с тобой поговорить, — я села в кресло напротив сына и взглянула на стену и висевшие на ней портреты нашей семьи. С ближайшего портрета мне улыбался Мэтью и это придало сил. — Как только траур закончится, я перееду в коттедж, а вы с Мэриголд станете единственными хозяевами замка.
— Это не обязательно, — спокойно ответил Артур. — Ты можешь остаться жить в замке.
— Нет, я не могу. Знаешь, когда мы с твоим отцом поженились, твоя тетя Вайолет жила здесь, но Мэтью сразу же попросил ее переехать в коттедж.
«Прости нас», — я мысленно обратилась к Вайолет, портрет которой тоже висел в библиотеке. — «За то, что после нашей свадьбы тебе пришлось уйти из замка, в котором ты родилась и прожила сорок лет. Неудивительно, что поначалу ты терпеть меня не могла».
— У тебя не такой ужасный характер, как был у тети Вайолет, — заметил Артур, и я слегка улыбнулась. — И я не буду против, если ты останешься.
— Спасибо, — я поднялась на ноги и подошла к двери. — Но я все же перееду через некоторое время.
После этого разговора я вышла на улицу и закурила, глядя в темное ночное небо, усыпанное звездами.
— Я ведь все сделала правильно? — спросила я, подняв голову. Разумеется, ответа не было, но мне нужно хоть как-то говорить с тобой, даже если мы уже не под одним небом.
Через несколько минут я вернулась в свою комнату и, не раздеваясь, забралась на кровать. Несмотря на множество людей в замке, сейчас я чувствовала себя самым одиноким человеком во вселенной.
Неплотно закрытая дверь негромко скрипнула и, повернувшись, я увидела вошедшую в комнату Мири. Собака подошла к моей кровати и положила морду на ее край. Умненькие глазки Мири поблескивали в свете камина. Мири тихонько заскулила, и я положила руку на ее голову.
— Тебе тоже грустно от того, что он умер, да? — шепнула я, легонько поглаживая мягкую шерстку. Мне кажется, собаки не хуже людей понимают, что такое смерть.
В ответ Мири снова заскулила, а потом запрыгнула на постель и принялась вылизывать мне лицо и руки. Она точно понимала, что произошло.
— Поедешь со мной в новый дом? Будем жить только вдвоем, правда, к нам будут часто приходить слуги и гости…
Вместо ответа мокрый собачий нос ткнулся мне в руку, и я подумала, что это значит «да».