Уфф. Гарантирую, отец немедленно отказался бы участвовать, если бы сестра помотала головой.
– Ладно, тогда… – Он шагает в сторону входной двери, а мы с Сюзанной отступаем, – …посмотрим, что получится.
У Элейн и Тео очень мелодичный звонок, то нарастающие, то стихающие колокольчики переливаются у меня в ушах.
Дверь открывается, и мама прикрывает ладонью распахнутый в первый момент от испуга рот.
– Что тут ради всего…
Однако потом глаза у нее сужаются, а взгляд ожесточается.
– А ты что здесь делаешь? – Секунду спустя она обнаруживает Сюзанну и меня. – Так значит, это…
Если бы в тот миг папа без приглашения не зашел в коридор, могу поспорить, что она захлопнула бы дверь прямо перед нашими носами.
Теперь же мама сердито отшатывается и, словно защищаясь, поднимает руки.
– Как это понимать? Если вы вообразили, что такая… такая… атака на что-то повлияет, то…
– Здравствуй, Эгниш, – произносит отец и проходит мимо нее в просторную кухню, где долго и неторопливо устраивается за светлым деревянным столом. Сюзанна удивляет меня, внезапно сойдя с места и выдвинув себе стул рядом с папой.
Хорошо. Это… хорошо.
Я решаю сесть во главе стола рядом с сестрой. То есть маме остаются на выбор три варианта: напротив меня в конце стола, либо напротив Сюзанны, либо напротив папы. Просто так она не уйдет, в этом я практически не сомневаюсь. В ее глазах все происходящее выглядит как объявление войны, и она примет вызов.
Мама еще какое-то время смотрит на нас, после чего идет к столу и яростным рывком выдергивает из-за стола средний стул возле отца. В точности как Сюзанна, она садится и в оборонительном жесте складывает руки на груди.
– Я слушаю, – коротко бросает она.
Одно это уже маленькая победа. Мама сидит за одним столом с тремя людьми, с которыми с недавних – или с давних – пор не разговаривает. Не исключаю, что ее саму только сейчас осенило, что вечно так продолжаться не может.
На протяжении нескольких секунд никто ничего не говорит. Сюзанна наблюдает за отцом, который держит голову опущенной, наверняка чтобы избежать маминого упертого взгляда. Впрочем, когда папа поднимает голову, абсолютно не создается впечатления, что в данный момент он мечтает находиться где-то в другом месте.
– Мой уход сильно ударил по нашей семье, – начинает он. Я ожидала самых разных вступительных реплик, но явно не такого. – Я часто, очень часто поступал неправильно и осознаю это. И я уже давно хочу попросить за это прощения. И теперь, когда мы так неожиданно оказались за одним столом, я воспользуюсь возможностью… Сюзанна.
Сюзанна едва не подпрыгивает на своем стуле.
– Все произошло слишком быстро. Мне казалось, что всем будет лучше, если не тянуть с расставанием, что разговоры и объяснения только продлят страдания. Я очень ошибся, больше я так не поступил бы. Извини меня за то, что ушел, спокойно с тобой всего не обсудив, не выдержав твоего разочарования и злости. Я был трусом. Если сможешь, пожалуйста, прости.
Ответа от Сюзанны он не ждет.
– Айрин.
Я машинально выпрямляюсь на стуле.
– Я очень тебе благодарен, потому что ты взвалила на себя все обязанности. При этом я вообще не имел права бросать все так резко. Ты прервала учебу, чтобы взять на себя управление «Морскими ветрами», ни с того ни с сего начала заботиться обо всем, и у меня такое ощущение, что продолжаешь делать это и по сей день. Заботишься не только о «Морских ветрах», но и о своей сестре, и о своей матери. Ты единственная иногда мне звонила. Не подумай, что для меня это было само собой разумеющимся. Я не должен был допускать, чтобы наша связь становилась все слабее. Мне жаль. Мне невероятно жаль, и я горжусь тобой и люблю тебя. Пожалуйста, прости меня, если сможешь.
Я с трудом смаргиваю слезы, которые выступили на глазах уже после первых слов. Больше всего мне хотелось вскочить и броситься папе на шею, однако для этого слишком рано, поскольку теперь он поворачивается к маме.
– Эгниш, – он прочищает горло, – что тебе сказать? Мы тогда разговаривали, но мало. Самым большим трусом я проявил себя по отношению к тебе. Я влюбился в другую женщину, но должен был дать женщине, которую любил несколько десятков лет – а я любил, Эгниш, и в каком-то смысле люблю тебя до сих пор, – время, в котором она нуждалась, чтобы с этим свыкнуться. Достаточно времени, чтобы она не оставила после себя все в руинах. Я не просто ушел, я действительно тебя – вас – бросил. Меня не назовешь хорошим отцом и хорошим мужем. Я ошибся буквально везде, где только мог. И раскаиваюсь я даже не в самом уходе, а в том, сколько боли причинил вам, когда поступил так поспешно и трусливо. Ни одна из вас этого не заслужила, и меньше всего ты, Эгниш.
Он кладет обе руки ладонями вверх вниз на отполированный стол.