— Думаю, нам сюда, — сказала Ребекка, и они повернули к парку. Стоял теплый вечер, на улицах гуляли толпы людей.
— Так что случилось, Ребекка? Где ты была? Твой отец сказал, что тебя убили, что ты ударила охранника.
— Я правда ударила охранника. Мы поговорили о моей семье, но как твоя? Я так часто их вспоминаю.
— Они в порядке, Ребекка, я еще расскажу. Пожалуйста, расскажи о себе: вопросы терзали меня все эти годы.
— Ты уверен, что не хочешь обсудить эту чудесную погоду? — Он повернулся и посмотрел на нее, чуть не врезавшись в дородную женщину средних лет, которая послала ему сердитый взгляд. Ребекка придвинулась поближе, взяла его за локоть и продолжила: — Когда я ударила охранника, меня привели к комманданту лагеря. Мне уже приходилось с ним говорить, заступаться за некоторых узниц. Я была уверена, что он казнит меня, но он не стал этого делать. Я ему чем-то понравилась, и он решил перевести меня в другое место, а не убивать.
— Догадываюсь, чем ты ему понравилась, — хрипловатым голосом вставил Кристофер, удивившись собственной реакции и сразу пожалев о сказанном. Но Ребекка на него даже не посмотрела и, к его облегчению, просто продолжила говорить:
— Меня отправили в Голландию, в Вестерборк. Вестерборк был перевалочным пунктом, местом сбора евреев, цыган и политических заключенных перед отправкой в концентрационные лагеря, где их убивали. Многих из тех, кого я видела в Вестерборке, отправляли в Аушвиц. — Кристофер помнил голландских евреев в лагере. Две его работницы были голландками. — Я провела там несколько месяцев, а потом меня отправили в Бухенвальд. Я приехала туда в феврале 1944-го. И пробыла там до марта 1945-го, пока меня не вывезли с несколькими тысячами других заключенных. Нас погрузили в поезд. Они хотели убить нас в газовых камерах, пока еще была такая возможность, но через несколько дней мне удалось сбежать — спрыгнула с поезда на перегоне. Я пряталась в лесу, пока меня не нашли британские солдаты. Это было в апреле 1945-го.
Кристофер вспомнил, что его в это время взяли под арест в Дахау, несмотря на протесты заключенных, которые отправили к американским офицерам делегацию в его защиту. Появился указатель Пятьдесят восьмой улицы. Колумбус-Серкл и парк были прямо перед ними.
— И как ты выжила в Бухенвальде? Это было ужасно? — спросил он, пока они переходили улицу.
— Тяжело говорить об этом вот так, на улице. Я хочу рассказать тебе, Кристофер, хочу рассказать все. Но это непросто.
— Понимаю. — Они зашли в парк, и вокруг сразу стало тише. — Почему я не нашел тебя? Уверен, что люди, которые тебя искали, проверяли те лагеря.
— Коммандант в Биберахе сменил мне фамилию, чтобы меня не отследило его начальство.
— Значит, ты ему и правда понравилась. — Он не раз видел, как офицеры в лагере проникаются симпатией к заключенным девушкам.
— Видимо, да.
— И какую ты взяла фамилию?
— Ребекка Кляйн. Выбрала наобум. Это была фамилия для лагерей, а для заключенной она не играла никакой роли.
— Значит, когда твоего отца привезли ко мне в Освенцим, он правда считал тебя убитой?
— Скорее всего, да. Коммандант Бибераха отправил меня той же ночью. Он хотел, чтобы охранники считали меня убитой. И больше я не видела никого из заключенных, только после войны. — Они пошли медленнее окружающего их потока людей. — Кристофер, скажи, когда ты организовывал спасение детей в Освенциме, подкупал офицеров, вывозил детей сам, ты когда-нибудь боялся?
— Я был в ужасе, постоянно, боялся все время — когда просыпался по утрам и засыпал ночью. — У них над головами смыкались ветки деревьев. — Хуже всего было полное одиночество, отсутствие друзей, я никому не мог рассказать об истинной причине своего пребывания в лагере. Со временем зондеркоманда и работницы «Канады» поняли, кто я, но по-настоящему довериться им я не мог. Это было слишком опасно. Приходилось держать их на расстоянии. Боялся ли я? Да. Но каждые две недели мне удавалось видеться с семьей, и это спасало. Без их поддержки я бы точно не справился.
— Так расскажи, как твоя семья? Я так по ним скучаю.
— Но не по мне, да?
— По офицеру СС? — улыбнулась Ребекка. — Нет, я пыталась выбросить тебя из головы.
— Но теперь ты знаешь. Знаешь, кто я. Поверить не могу, что мой план, все мои попытки найти тебя нас разлучили.
— Откуда тебе было знать? Ты поступал, как считал правильным.
— Но теперь ты знаешь, кто я? Я хочу услышать это еще раз.
— Да, но ответь на вопрос про семью. — В ее глазах мелькнуло былое озорство, или его новая версия.
— Приятно видеть, что тебя не изменило время, что тебя не изменило… все произошедшее.
— Я не говорила, что пережитое меня не изменило… И все же, все же: как твои родные?
— Да, моя семья. Прекрасно. Вернулись на Джерси.
— Все?
— Да, постепенно все вернулись, кто-то раньше, кто-то позже. Но теперь все там. После войны Александра снова стала жить у Тома. Они живут в пригороде Сент-Хелиера. У них уже шестеро детей.
— Шестеро детей?