Найду тебя по звёздам

Нет, бесполезно. Не знаю, сколько я тут болтаюсь, как г….о в проруби, кружа, крича, стуча по борту. Она либо мертва, либо в отключке. Рук не чувствую, тело от холода закостенело, зуб на зуб не попадает. Еще немного, и я последую за Рамилем, как пить дать. Кстати, пить тоже хочется. Самая ужасная жажда — это жажда в море. И никакой бедуин не убедит меня в обратном.

И вдруг лодочный трос, которым я обмотала себя, не надеясь самостоятельно удержаться на воде, начинает дёргаться. Я вскидываю голову в отчаянной надежде:

— Нисар! Нисар!!

Из-за борта выглядывает изуродованное лицо сестры.

— Лина… — всхлипывает она. — Ты жива…

..

Мы с Нисар молча боремся с преградой чуть больше метра высотой, будто Эверест покоряем. Наконец, она за шкирку затаскивает меня в лодку. Я валюсь мокрой тушей на пол, не веря, что снова ощущаю под собой хоть что-то твёрдое. Первое, что я прошу — воды, и Нисар приставляет к моим побелевшим губам горлышко от бутылки с минералкой. Наверное, я выпиваю сразу литр, после чего мне становится совсем худо и меня рвёт.

Тело колотит от холода и смертельной усталости. Даже не замечаю, когда сестра притаскивает плед из каюты и натягивает его мне на плечи. Затем, примостившись рядом, она достаёт кухонный нож и начинает пилить размокшие на руках путы. Стараюсь не смотреть на это, потому, что нож в её руках ходуном ходит. Впрочем, порежь она сейчас мои запястья на ремни, я бы всё равно не почувствовала.

— Как Ася?

— Ей в больницу надо, — с трудом ворочая языком, говорит Нисар. Её и саму в больницу надо: у неё лицо распухло, как мяч. Кажется, ещё и нос сломан. Когда действие наркотиков пройдёт, она наверняка на стенку полезет от боли. Верёвки падают, и я валюсь на спину, воя в голос от ломоты в пальцах.

Нисар снова что-то тычет мне в стиснутые зубы.

— Вот, выпей.

— Что это?

— Водка. Согреешься.

Без раздумий делаю два больших глотка из фляжки. Кровь нехотя начинает разгоняться по телу. Я моментально пьянею, но согреваюсь.

— Где мы, знаешь?

— Нет, — качает головой Нисар.

— Понятно.

Я с трудом принимаю сидячее положение. Меня штормит. Но спиртное придаёт мне силы. Знаю, что это ненадолго, поэтому надо торопиться.

— Иди к Асе, — говорю сестре. — Делай всё, чтобы привести её в чувство.

— Лина!

— Что?

— Я не хотела… чтобы так…

— Потом, Нисар. Сейчас иди к дочери.

Сестра удручённо кивает и, пошатываясь, на четвереньках ползёт в каюту.

А я ползу к приборам, чтобы для начала разобраться, где мы. А потом попытаться вытащить нас из этого дерьма. И лучше бы мне это сделать поскорее.

**

— Девушка, девушка!

Я поднимаю голову. Почему фойе любой больницы сделаны так, чтобы ожидающие испытывали максимум неудобств? Причём что у нас, что заграницей.

— Ваша сестра очнулась. Вы просили сообщить.

— Да, спасибо, — тру глаза, в которых словно песок насыпали. — А племянница?

— Стабилизировали, сейчас она спит. А сестру можете навестить. Вам помогли вызвать родственников?

— Да, они уже едут, спасибо.

— Хорошо. Вон, та палата. Только старайтесь не волновать вашу сестру, она ещё очень слаба.

Миниатюрная медсестричка торопится дальше, а я пытаюсь оторвать затёкшее тело от жесткого стула и, когда мне это удаётся, тащу его по коридору в палату.

Нисар лежит на койке, укрытая по самый подбородок. Голова забинтована, на носу накладка. Челюсть тоже зафиксирована. Господи, этот зверь на ней живого места не оставил. Впрочем, и я не лучше выгляжу: запястья перевязаны, на лбу огромный пластырь обтягивает шишку размером с яйцо, ссадины по всему телу замазаны зелёнкой, делая меня похожей на воина маори в разгар военных баталий.

Смотрю на Нисар и сердце кровью обливается. Всхлипываю, держась из последних сил, чтобы не зареветь, и говорю первое, что взбредает в голову:

— А знаешь, мне никогда не нравился твой нос.

На что Нисар дёргается и мычит, видимо, по достоинству оценив мой чёрный юмор.

Говорить она не может, поэтому и спрашивать о чём-то бесполезно. А вопросов у меня скопилось тьма. На лодке вести беседы было некогда — имелись дела поважнее. И сейчас, видимо, тоже с этим придётся подождать.

Подтаскивая стул к кровати, сажусь, беру руку сестры в свою.

— С Асей всё будет хорошо. Она спит. Наши уже едут сюда.

— Ммм…

Мои нервы расшатаны и оголены, как провода под напряжением. Поэтому, не удивительно, что так и не могу сдержать слёз, глядя на Нисар, когда-то такую красивую, уверенную в себе, дерзкую, а сейчас сломленную, как сухое дерево на корню.

— Рамиля больше нет. Он больше не будет угрожать ни тебе, ни Асе. Ты свободна, Нисар.

Из глаз сестры тоже катятся слёзы, стекая на подушку. Я беру салфетку и осторожно промокаю их.

— Не плач. Всё будет хорошо. Теперь всё будет хорошо.

Но мы продолжаем разводить сырость, потому, что обе знаем, что «хорошо» не будет. Слишком много наворочено «плохого». И, всё же, главное, что мы живы, значит есть надежда на лучшее.

— Нисар!