Найти бесогона

Он достал из кармана сложенный листок бумаги и подал Розенштейну. Тот аккуратно развернул, пробежал глазами и радостно воскликнул:

– Вот то, что надо! Игорь Евгеньевич, вы – гений! Настоящий гений! Каково? – подавая Верхоланцеву, добавил он с довольным видом.

Взглянув мельком на текст, главреж мрачно проговорил:

– Кажется, Игорь Евгеньевич опаздывает на спектакль. А нам придётся репетировать несколько раз.

– Мне репетировать не надо, – Мельгунов надменно задрал нос.

– Правильно! А как сыграет Верстовский, не имеет никакого значения! – добавил быстро Розенштейн.

Я привык, что продюсер унижает меня, издевается и оскорбляет. На этот раз вместе со мной опустили ниже плинтуса и Верхоланцева. Я ждал, что главреж разразится семиэтажным матом и пошлёт всех в задницу. Но он помрачнел и через паузу устало буркнул:

– Делайте, что хотите.

Хромая сильнее обычного, отошёл от машины и направился под навес, где стояли стулья. Розенштейн, проводив спину главрежа взглядом, повернулся к нам и удовлетворённо скомандовал:

– Верстовский, быстро читай, что здесь написано и начнём. И без фокусов, отклонишься от сценария, сильно пожалеешь! Понял, дерьмо?

Как же хотелось врезать по высокомерной физиономии продюсера! Ещё одна издёвка, и я бы просто встал и ушёл, наплевав на всех. Успокаивало лишь то, что Милана не видела моего унижения.

Лиля вновь подошла к нам, пробормотала номер кадра и быстро убежала.

– Значит, ты не согласен, – произнёс Мельгунов свой текст. – Тогда у меня кое-что есть для тебя, – торжествующе добавил он, доставая папку из портфеля, лежащего рядом с ним на сиденье. – Один человек помог мне.

Я просмотрел листы, взглянул на Мельгунова, наши глаза встретились.

– Если не согласишься, эта информация уйдёт в полицию. И тогда тебе грозит не тюрьма, а электрический стул.

– Что же ты тогда не пошёл к копам? – проговорил я насмешливо.

– Я не подонок, как ты. Лишь хочу, чтобы ты оставил нас в покое. Лишать тебя жизни не входит в мои планы. Но если ты откажешься…

– Не подонок? То есть шантаж – это вовсе подлость, а так, милое дельце между двумя старыми приятелями? – перебил я его.

– Ты меня вынуждаешь на это идти. Если не согласишься на сделку … потеряешь Милану навсегда.

Последние слова вновь произнёс тот же самый низкий, утробный голос, от звуков которого голова пошла трещинами, как старый глиняный кувшин. «Соглашайся! Соглашайся!» – зазвенел хор тоненьких, отвратительных голосков, словно вокруг лихо поскакали резвые бесенята.

– Я должен подумать, – не по сценарию произнёс я, ожидая очередного скандала.

– Хорошо, – неожиданно согласился Мельгунов. – Даю тебе время до утра. Уверен, что ты не сбежишь. Она тебе слишком дорога.

Он спокойно, с достоинством, слез с сиденья, прихватив портфель, и вышел из машины. Я посидел за рулём, не замечая, что теперь «глаз» камеры смотрит мне в лицо, завёл мотор и проехал пару метров.

– Стоп. Снято, – услышал я голос Розенштейна. – Ну, вот видишь, можешь, когда хочешь, – удовлетворённо добавил он.

Я остался сидеть в машине в глубокой задумчивости – Мельгунов не сказал по сценарию: «Белла тебе слишком дорога», будто бы намекал на Милану. А Розенштейн сделал всё, чтобы Мельгунов смог это сказать. Что за мерзкую пьесу они разыграли вместе с Мельгуновым? Обрабатывают мне мозги, чтобы свести с ума, или действительно все это сговор с дьяволом? Может быть, они проделали это и с Северцевым? И теперь я – следующая жертва?

Глава 19

Через час я уже поднимался по лестнице на второй этаж, где находился номер Миланы. С каким нетерпением я ждал этой встречи и в то же время страшился её.

Взбежал вверх на пролёт, отдышался и направился к нужной двери. Быстро огляделся – никто мог меня видеть? Постучал, и передо мной предстало ласкающее взгляд видение в облаке белоснежных кружев.

Я шагнул внутрь, и, подхватив Милану на руки, отнёс на широкую кровать. Распахнул полупрозрачное одеяние, начал дарить поцелуи её восхитительной, горячей коже. Милана вздрагивала, по её телу, передаваясь мне и усиливаясь, пробегали волны. То, жадно впиваясь, то, легко проводя губами, я добрался до нежного, распустившегося бутона. Наши тела сплелись в единое целое. В исступленье, похожем на бред, я придумывал самые нежные имена для каждой части её тела. Я тискал затвердевшие соски, ласкал языком бархатистую ложбинку между выпуклостями, тонкие ключицы, жадно впивался в чувственные губы, который она подставляла мне.

В изнеможенье мы лежали рядом, не до конца осознавая, что вновь распались на два разных существа, которые только что были едины.

И вдруг ожгло воспоминание о том адском существе, с которым довелось встретиться на съёмке с Мельгуновым. Сердце на миг замерло, и вновь застучало прерывисто, отдаваясь в висках. Я присел на кровати, пытаясь отогнать видение.

Милана обвила меня сзади, прижалась.

– Олежек, ты где-то совсем далеко от меня, – прошептала она печально. – Вернись, нам так было хорошо. Правда?

– Милана, скажи, Северцев рассказывал тебе о некой сделке, которую ему предлагал Мельгунов?