Я быстро натянул брюки и, схватив рубашку, кинулся к балкону. Милана остановила меня, судорожно прильнула, впилась в губы, будто страшась отпустить меня, но через миг уже довольно ощутимо подталкивала к «запасному» выходу. Я перелез через увитые цветущим плющом шпалеры на балкон рядом. Прыгать со второго этажа мне показалось не серьёзным. Потолки в номерах были метра четыре, я мог что-нибудь себе сломать, и представлял бы жалкое зрелище. Я подёргал ручку балконной двери – заперто, как назло. Но зато здесь оказалась пожарная лестница, по которой я быстро спустился вниз до первого этажа и бросил взгляд вниз – до земли оставалось метров десять. Я быстро забрался наверх, и замер, услышав знакомые голоса. Любопытство репортёра заставило решиться на отчаянный поступок.
Я перебрался на балкон, проскользнул в полуоткрытую дверь и выглянул в щёлку между плотных штор. Довольно скромный номер, где был только низкий диванчик, обитый бежевым полотном и пара кресел. Под потолком медленно вращался большой вентилятор. На диване восседал Розенштейн и широкоплечий брюнет с недельной щетиной, в котором я узнал одного из администраторов реалити-шоу. Продюсер с хмурым видом листал какие-то бумаги, ворчал себе под нос матерные ругательства. Они долго обсуждали непонятные для меня вещи, сверяли цифры. Брюнет несколько раз угодливо подливал в бокал Розенштейну из бутылки с янтарно-коричневым напитком. Продюсер выпивал залпом, словно яблочный сок и вновь углублялся в бумаги.
Прохладный бриз, вначале приятно обдувающий моё разгорячённое после свидания с Миланой тело, превратился в пронзительный ветер. Я начал ощутимо мёрзнуть. Над горизонтом посветлело, звезды гасли одна за другой, будто кто-то невидимый выключал крошечные фонарики, перистые облака снизу уже подсветило розовым. Время тянулось утомительно долго, я начал ругать себя, что решил подслушать ничего не значащий разговор. Наконец, Розенштейн бросил папку на стол, тяжело вздохнул, и прошёл к балкону. Я молниеносно оказался на лестнице и спустился чуть ниже.
– Что там с этим мудаком? Нашли его? – услышал я над собой недовольный голос продюсера.
– Нет, не нашли пока. Но что ты волнуешься, дорогой, – с сильным кавказским акцентом, ответил собеседник. – Прячется где-то в городе, или сдох уже. Из города он точно не уезжал, мы проверяли.
– Чует моё сердце, ублюдок этот знает, где он, – добавил задумчиво Розенштейн, и я превратился в слух. «Ублюдком» явно был я. – Что вы про него узнали?
– Да ничего особенного. Ну да, журналист. Но совершенно неизвестный. Работает в каком-то говённом журнальчике, нищеброд, живёт в Красногорске, хибара от бабки досталась. Давид, скажи только слово, и мы этот вопрос решим мгновенно.
– Нельзя, Хозяин против, – зло проскрипел Розенштейн. – Какой-никакой, а журналист. Если что – вся эта шатия-братия набежит сюда со всех сторон. Нам лишнее внимание совсем ни к чему. Но как он пронюхал про Северцева? Ну как, Рахмет? Ведь явился прямо в то самое место!
– Извини, пропустили.
– Извини, пропустили, – передразнивая собеседника, пробурчал Розенштейн. – Хорошо хоть удалось замять это дело с ментами, черт бы их побрал. И Вершка приручить, сдал он все-таки Лифшица. Как не упирался, старый козел, а сдал. В следующий раз вторым будет мой человек, и всё будет так, как я хочу! – он с силой ударив ладонью по ограждению. – Глаз с репортёра не спускайте.
– Это само собой, – быстро ответил Рахмет. – Пока ничего особенного не делает. Никуда не лезет. Живёт у Колесниковых.
– Кстати, кто они ему?
– Да никто. Похоже, приехал отдохнуть просто.
– Ну, а Самарина не может он прятать у Колесниковых? – предположил Розенштейн.
– Мы весь дом вверх дном перевернули – ничего.
Я вздохнул с облегчением, «охрана» сработала железно, а лже-менты побоялись признаться начальству, что испугались призраков в подвале.
– Что ещё делает? – громко зевнув, поинтересовался Розенштейн.
– Ну, шлюху эту трахает. Иногда на катере катает, иногда в кафе водит. Быдло.
Меня передёрнуло от отвращения, безумно захотелось влезть наверх и дать в морду Рахмету. Розенштейн захихикал:
– Давно надо было Вершку рога наставить. Слишком он зазнался. Да я такой гений, такой великий режиссёр, а за собственной бабой уследить не может.
– Странно, что он до сих пор его не пришил, – задумчиво проговорил Рахмет. – Я бы давно ему яйца оторвал, а этот старый пердун слепой что ли? Или виды имеет на этого смазливого репортёришку?
– Да не слепой, выгодно ему так…
Я затаил дыхание, наконец, узнаю, почему Верхоланцев так расположен ко мне.
– Ах ты, зараза! Шпионишь за мной! – услышал я чей-то вопль совсем рядом, и тут же кто-то схватил в железные тиски мои ноги.