Найти Эдем (Сборник)

А отношение к нему Анны изменилось после одной из поездок на платформе. Он, как всегда, стоял рядом с ней у борта, негромко рассказывая какую-то историю, которых у любого журналиста в избытке. Анна рассеянно смотрела на тянущиеся за бортом ряды подросших и окрепших «блинчиков» и слегка улыбалась не очень веселой улыбкой. Внезапно в ним повернулся парень с жирными, словно вымазанными маслом волосами и заведенной здесь, на сельхозработах, жидкой бороденкой. Одет был парень в салатного цвета куртку со множеством карманов и карманчиков, закрытых на «молнии» и кнопки, широкие синие шаровары «а-ля запорожский казак», на ногах имел добротные кроссовки из телевизионной рекламы фирмы «Рибок», а на шее разноцветный узкий ошейник, явно связанный кем-то из женской части «ограниченного трудового контингента». Раза два или три видел его Белецкий в той, прежней жизни, у винного отдела гастронома да у бочки с пивом, что все лето проторчала на пустыре, а уже здесь услышал, что парня называют то «Киней», то «Халявщиком».

— Слышь, чувак, — сказал Киня-Халавщик, обращаясь к Виктору, но глядя при этом на задумчивую Анну, — ты вот эти разговоры разговариваешь каждый день, ты уже достал своими разговорами, слышь? Ну че ты к солнешке этой привязался со своими разговорами? Ты че, радио, что ли, или телевизор? Ну че ты ей вкручиваешь, дядя? Небось, жинке такое не вкручиваешь, небось, жинку-то так не достаешь.

Белецкий никогда не отличался хорошей реакцией. Он относился к числу представителей того самого «остроумия на лестнице», когда удачный ответ приходит в голову слишком поздно. Не на месте события, а именно на лестнице, когда уходишь без слов, а в пространстве между пятым и четвертым этажом тебя вдруг осеняет — но поздно уже вернуться и отбрить обидчика, потому что дорога ложка к обеду и дорого слово к месту; а возвращаться и метко отвечать — бессмысленно, потому что там, в компании, уже забыли о том, что говорилось пять минут назад.

Пока Белецкий соображал, что ответить, Киня-Халявщик нехорошо ухмыльнулся и добавил:

— Ты или займись девушкой по-серьезному, а не разговорами, или отвали, дай другим заняться. Такой товарец пропадает!

Больше он сказать ничего не успел, потому что после неожиданного удара Белецкого отшатнулся к борту и свалился с платформы, зацепив ногой громко захрустевший «блинчик». Платформа тут же остановилась и Халявщик забрался обратно, громко обещая расправиться с Белецким, но его быстро утихомирили.

— Получил — и поделом тебе, поделом! — затараторила бойкая женщина, стоящая рядом с испуганной Анной. — Чего к людям пристаешь? Совсем совесть потерял!

Ее поддержали другие, Петрович призвал соблюдать дисциплину, широкоплечий бородач посоветовал Кине не лезть не в свое дело — и Киня умерил свой пыл, хотя и пробурчал что-то насчет того, что обломает Белецкому рога.

Инцидент не получил никакого продолжения, но Анна теперь старалась проводить время в обществе Белецкого, полагая, наверное, что он сможет защитить ее от приставаний.

Вот так и вышло, что в своей березовой роще Виктор все чаще бывал вместе с Анной. Временами и он заходил к ней в гости, и они гуляли возле ее дома, который стоял рядом с песчаным пляжем, полукольцом огибающим морскую бухту со спокойной прозрачной водой…

8

Солнце уже скрылось за лесом, в наступивших сумерках белели стволы берез.

— Как здесь тихо, — задумчиво сказала Анна. — Закат погас — и все замерло.

— Я сижу один. Закат погас… — медленно начал Белецкий. — В дверь души стучатся в поздний час путники, окутанные тьмой: неосуществленные надежды с болью возвращаются домой…

— Ух ты! — Анна посмотрела на него с уважением. — Сам сочинил?

Белецкий засмеялся.

— Нет, что ты, это до меня сочинили. Тагор.

— Тагор… — Девушка пожевала травинку. — Что-то, кажется, слышала. Из древних, да?

— Да уж не так, чтобы из очень… — Белецкий вздохнул. Анна была представительницей нового поколения, которое выбирало не Тагора, а «Пепси». — Впрочем, я тоже что-то такое пытался изобразить в молодые годы. — (Не мог он удержаться от желания слегка распустить перья перед девчонкой, пусть даже и не без иронии над собой.) — Помню, закату тоже уделял внимание. «В небе закат догорал… Молча поля засыпали… Птицы ночные летали… м-м… Грустный мотив умирал… Шел, одинок и устал, музыку слушал печали… Мглою окутались дали — смерть начала карнавал…» И так далее, строф десятка полтора, не меньше. — Белецкий на некоторое время погрузился в воспоминания и вдруг встрепенулся. — Между прочим, сейчас вот вспомнил несколько своих строк, тоже давних, и, по-моему, вполне могу потягаться с Нострадамусом. Вот, послушай: «И возникнут у края — В урочный час. Пусть забирают — Нас»… Как тебе? Чем тебе не пророчество? Край — это ведь та самая окраина городская, откуда нас умыкнули.

— Господи! — Анна поежилась. — Нашелся Нострадамус на наши головы. Ну скажи, Витя, ну что они такие, ну сколько это еще будет продолжаться? Голос ее задрожал. — Почему они нам ничего не объясняют?