Найти Эдем

Он сидел в удобном кресле и в то же время непостижимым образом двигался, парил в голубизне, втекающей через маленькое круглое окно в вогнутой стене длинного помещения, уставленного рядами кресел. Внизу, за оконцем, от горизонта до горизонта тянулся пушистый плотный туман, образуя впадины и нагромождения скал, похожий на застывший пар над горячим лесным источником. В высокой голубизне, кое-где подернутой белой дымкой, горело яркое солнце. Потом он почувствовал, что словно скользит с невидимой горы, так что захватило дух – и плотная пелена затянула оконце. Такие туманы окутывали город после сезона дождей, когда прохожие тенями вырисовывались буквально за два шага до встречи и тут же таяли за спиной.

Туман растворился, вновь стало светло. Он взглянул вниз и увидел далекую землю – расчерченные квадраты желтых и черных полей, дороги, окаймленные деревьями. Солнце поочередно вспыхивало в маленьких озерах, рассыпанных внизу, на равнине, осколками гигантского зеркала. Качнулся и накренился горизонт, вздыбилась земля – и вновь встала на место, и надвинулась широкая река с плывущей большой белой лодкой, с мостами на мощных опорах, и приблизился высокий зеленый берег, и в зелени золотились, искрились под солнцем купола, и стояла над рекой огромная светлая женская фигура с мечом и щитом в поднятых к небу руках. Наваливался, надвигался, всплывал к небесам бескрайний город – бесконечное нагромождение причудливых зданий, беспредельная путаница широких и узких улиц, ошеломительное множество автомобилей, автобусов и людей…

Да, Павел летал в своих странных видениях-снах, а еще сидел за рулем автомобиля, и шоссе уносилось, уносилось под колеса, а еще взбирался на холм, поросший деревьями, и вместе с белокурой курносой девчушкой-подростком с высоты толстостенного замка смотрел на распростершийся внизу город с остроконечными крышами старых домов и высокой белой башней на древней площади.

Лежал на горячем песке у моря… Бродил по чужому странному лесу, словно выросшему из сказок… Ел что-то белое, вкусное и холодное, сидя в тихом домике с разноцветными стеклами…

Со временем видения ослабли, стали совсем обрывочными и блеклыми, как старые, выгоревшие на солнце рисунки, но продолжали повторяться, хотя все реже и реже.

И было одно видение, воспоминание о котором долго не давало ему покоя, заставляя вздрагивать и просыпаться среди ночи, и до утра глядеть в темноту.

Видение было переполнено страхом. Холодным, скользким, беспричинным страхом, заставляющим бросать все и уходить, уходить от дома. Что могло внушить такой страх? Предчувствие того, что вот-вот разверзнется земля или обрушатся небеса, что появился на горизонте всадник на бледном коне и ад следует за ним, что вышла из дыма саранча с человеческими лицами и львиными зубами, и с жалами на скорпионьих хвостах? Ощущение конца света, гибели мира, неминуемого и скорого дня гнева, дня скорби и тесноты, дня опустошения и разорения, тьмы и мрака, облака и мглы?..

Страх. Неописуемый, неподвластный сознанию и воле страх. Он гнал, гнал людей по дороге, туда, где было спасение от страха. С белесого выгоревшего летнего неба струился зной, поля, то понижаясь, то повышаясь, тянулись к горизонту, и дрожал над ними горячий воздух, и покинутые домики в низинах у прудов, в окружении огородов и деревьев, вдыхали зной темными проемами распахнутых настежь дверей… Земля на обочинах растрескалась, неподвижна была редкая пыльная трава, и деревья вдоль дороги почти не давали тени. Пыль, пыль, пыль тяжело висела над дорогой, пыль садилась на лица людей, и пот стекал по щекам. И шум моторов, и детский плач, и грохот гусениц – сквозь пыль и жару. Ехали в автомобилях и автобусах, на бронетранспортерах и грузовиках, и облепив башни танков, и трясясь в тракторных прицепах. Шли, устало волоча ноги и толкая перед собой тележки с наваленным грудой скарбом, махали догонявшим их грузовикам и автобусам и, если удавалось, втискивались, оставляя на дороге мешки и узлы из простыней, скатертей и одеял. И тянулась, от горизонта до горизонта тянулась вереница людей и машин, в клубах пыли устремляясь под злым летним солнцем туда, где было спасение…

Надежда на близкое спасение чуть притупляла страх, но гнала, гнала вперед.

И ночью все продолжали движение, и кто-то, не выдержав, спал у обочин и в придорожных полях, и кто-то жег костры и резал хлеб, и кто-то кормил детей на ходу, и кто-то кричал, потрясая автоматом: «Бодрее, бодрее, товарищи! Уже скоро…» Светились и двигались фары…

А к утру, едва приоткрыл глаза рассвет, – появилось. Прямо в поле, на фоне проснувшегося неба, – высокий, колышущийся, переливающийся розовым и изумрудным, палевым и фиолетовым раскидистый шатер, словно старый цирк-шапито, словно мираж – и оттуда струилась, струилась надежда, манила, звала к себе, невидимыми гигантскими ладонями задерживая, отталкивая беспричинный страх, повисший над дорогами и бездорожьем.