Найти Элизабет

– Хелен… – Я не знаю, что еще сказать, и я стаскиваю с себя ремень безопасности и отбрасываю его. Что-то важное вертится у меня в голове. «Садовый совок». Нет, не то. Даже совсем не то. Образы сливаются, слова тоже. Эстрада в парке, уродливое зелено-желтое строение.

– Мама, выше голову, скоро ты увидишь Элизабет. – Хелен бросает на меня взгляд и тут же снова все свое внимание обращает на дорогу. – Я думала, ты обрадуешься.

От множества автомобилей и яркого солнечного света, отражающегося от них, у меня рябит в глазах. И вдруг каким-то образом мы оказываемся в длинном белом коридоре, и какой-то человек скрипит поблизости. Это скрипят его туфли, и мелодия их скрипа напоминает мне что-то из очень далекого прошлого. Песню про сирень. И так, словно все они участвуют в одном представлении, двое мужчин проносят мимо нас букеты цветов.

– Эти цветы для меня? – спрашиваю я, и они смеются так, как будто я очень удачно пошутила. Мы идем по каким-то бесконечным коридорам, а может быть, по одному и тому же бесконечно длинному коридору.

– Мы заблудились? – спрашиваю я. Но, кажется, все-таки нет. Наконец мы пришли. В какую-то комнату, полную людей в кроватях.

– Их всех нужно заставить встать, – говорю я. – Им вредно вот так лежать.

– Не говори глупостей, – обрывает меня Хелен. – И, прошу тебя, не шуми. Они не очень хорошо себя чувствуют.

В комнате много белого цвета: белые простыни, белый свет от больших ламп, повсюду всякие перила, как будто здесь будут устраивать какие-то аттракционы. Я никак не могу сосредоточиться.

– Мама! – зовет меня Хелен.

Я могу вспомнить только одно слово, но понимаю, что оно неуместно.

– Эстрада, – говорю я. – Эстрада.

Хелен подходит к одной из кроватей. Там лежит крошечное маленькое создание со сморщенным лицом. Это – Элизабет. Глаза у нее закрыты, и она кажется какой-то помятой и высохшей. Неужели она всегда так выглядела? Несколько минут я стою рядом со шторой и смотрю на нее. Затем подхожу поближе и задергиваю штору, чтобы скрыть нас всех. Над кроватью склонился какой-то мужчина. И я замечаю, что на шее у него красные пятна – наверное, какое-то раздражение.

– Она скоро проснется, – говорит он. – Потерпите.

Я тихонько усаживаюсь. Очень-очень тихо. Мне не хочется ее тревожить. Это Элизабет. Я улыбаюсь ей, но она не улыбается мне в ответ. Ее положили в громадную постель и закрутили простынями и одеялами.

– Отдыхай, – шепчу я.

Через несколько минут мы все будем пить чай. Возможно, у меня в сумке даже есть шоколад. Я ощупываю карманы, но ничего не нахожу. Может быть, сойдет и бутерброд с сыром. Ей явно надо подкрепиться. Этот ее сын держит Элизабет на голодном пайке.

– Голодная? – переспрашивает он. – Голодная диета?

А потом она расскажет мне, как называются разные птицы и как их можно узнать по тени. И я выкопаю разбитые пластинки в саду, и мы сможем послушать «Арию с шампанским».

– На ее состоянии сказалось копание в саду, – говорит тот человек. – Вы меня слышите?

Он наклоняется, и багровая кожа у него на шее растягивается. Элизабет спит полулежа. Она наклоняется на одну сторону, и ее рот – тоже. У меня возникает ощущение, что мы раскачиваемся, как будто плывем на корабле. Я хватаюсь за край кровати, чтобы самой не упасть.

– Вы же копали в саду. Вы помните?

Мой глаз представляется мне крошечной дырочкой у меня в голове, и я пытаюсь отодвинуться от этого человека как можно дальше.

– Я не знаю, – отвечаю я. – Где я была?

– В саду у моей матери.

– Нет, я не знаю, где это.

– В саду Элизабет, – подтверждает Хелен. – Питер, можно нам с вами побеседовать наедине?

– Нет, – говорю я. – Я бы не стала там копать. Никогда не знаешь, что спрятано под землей рядом с теми новыми домами. Дуглас говорил, что там может быть все, что угодно.

– Это еще одно обвинение?

– Нет, – отвечает Хелен. – Конечно же, нет.

Она еще раз просит Питера побеседовать с ней где-нибудь в другом месте, он отдергивает, а затем снова задергивает штору с шумом, напоминающим скрежет пилы. Я делаю то же самое, пытаясь достичь того же эффекта, и вижу, что материя начинает растягиваться у меня в руке. Комната внезапно уменьшилась и теперь вмещает только меня одну. Стены какие-то не такие, они колышутся от дуновения ветерка, и у меня возникает ощущение, будто я нахожусь на корабле. Вот здесь торчит платочек, напоминающий парус, и я вытаскиваю его и начинаю медленно рвать на клочки, прислушиваясь к голосам снаружи. Иногда звучит женский голос, но чаще мужской.

– Инсульт стал следствием падения, – говорит он. – И я не перестаю задаваться вопросом, что, черт возьми, такого она там искала. Я знаю наверняка, что она что-то нашла и не сказала моей матери что. Если это что-то ценное, мы требуем его обратно. Оно принадлежит нам по праву.