Найти Элизабет

Сьюки… Вот то имя, которое нужно. Сьюки… Сьюки… Мышцы у меня на груди немного расслабляются.

– Мама? – Хелен рывком дергает ручной тормоз.

– Это моя вина. Я была там. Я узнала место благодаря стене с камешками, и, если бы я тогда тоже начала копать, я бы все выяснила, и мама бы не умерла, так ни о чем и не узнав. А я так ничего и не поняла; подумала, что сумасшедшая пытается просто меня напугать. Но вещи Сьюки были в саду, они ждали меня, отмечали место. Ее пудреница была там, но я нашла ее слишком поздно. Слишком, слишком поздно. Теперь я уже никогда не найду Сьюки. Она всегда будет пропавшей, а я всегда буду искать ее. Я не могу этого вынести.

– Я тоже не могу этого вынести, – прошептала Хелен. – Выходи из машины. Подожди! Я помогу тебе.

Она выходит и открывает дверцу рядом с моим сиденьем. Я вижу, что мы находимся по другую сторону парка, и, пока я провожу рукой по черным и белым камешкам на стене, Хелен что-то вынимает из багажника. Боковая калитка закрыта, но она вставляет в нее острый штык лопаты, и деревянная конструкция разлетается в щепки.

– Проходи в сад, мама, – говорит Хелен, придерживая калитку. Теперь она стоит на фоне живописного задника из мха и льнянки. – Ну, проходи. Я сейчас всю эту мерзость выкопаю, если только в ней все дело.

Лужайка запущенная и какого-то ржавого цвета. В том месте, где должны расти цветы и трава, голая земля. Хелен быстрыми шагами ходит взад и вперед и носит свои инструменты. Она наклоняется, проводит рукой по дерну, словно пытается нащупать что-то под ковром, затем топает ногой в нескольких местах и прикладывает левое ухо к земле. В конце концов отбрасывает лопату, поднимает вилы высоко вверх, отпускает их, они падают вниз и втыкаются в дерн. Зубцы беззвучно входят глубоко в почву. Затем Хелен вытаскивает вилы с прилипшими к ним комьями грязи и травы.

– У меня все эти пропавшие, больные и мертвые знаешь где сидят? И свихнувшиеся сыновья этих пропавших – тоже, – говорит Хелен, с силой вонзая лопату в землю. – И поэтому мы будем копать до самой, черт возьми, Австралии, если потребуется.

Я не понимаю, что она делает.

– Ты хочешь посадить фасоль? – спрашиваю я и показываю на ямку, которую моя дочь выкопала на заброшенной лужайке.

Я почему-то думаю, что она выбрала неудачное место. Хелен не отвечает, но начинает беседовать сама с собой и ругаться. Я смотрю на теплицу, пустую и, по всей видимости, тоже брошенную. Она мне кажется знакомой, и я на минутку захожу туда, пытаясь вспомнить, с чем в моем прошлом связан запах плесени, морилки и старых цветочных горшков из пластика. Малиновка опускается у земляной кучи рядом с траншеей, которую выкопала Хелен.

– Прочь! – кричит она на птицу и замахивается на нее лопатой.

Птица перелетает от нее на стеклянную крышу у меня над головой.

– Хелен, – говорю я, – где здесь лучшее место для посадки кабачков?

– Ради всего святого. – Хелен резко поворачивает в мою сторону голову, как будто хочет словами побольнее ударить меня. – Какое это имеет отношение?.. – Она начинает копать в другом месте, и все ее последовавшие за этим слова заглушает звон лопаты о камень. – Здесь много солнца, – говорит она. – Хорошая стена для защиты от ветра…

Хелен устраивает жуткую суету, и я не могу понять, ради чего. Возможно, она хочет показать, как нужно разбивать сад, что, впрочем, маловероятно. До сего момента ей удалось выкопать лишь несколько весьма неприглядных ямок. Может быть, она намерена сделать здесь пруд, иначе все это не имеет никакого смысла. На горке песка стоит белый стул из пластика, я сажусь – и одна его ножка проваливается. И вот я уже наклоняюсь вперед и внимательно рассматриваю кипение жизни на крошечном клочке земли, вглядываюсь в дырочки на листьях щавеля и дую на маленькие перышки, слетающие сверху.

Я провожу пальцами по бутону одуванчика, его тонкие лепестки сжаты и напоминают комочек бархата. Я не могу противиться искушению и начинаю отрывать их. Как приятно чувствовать легкое сопротивление лепестков моим усилиям.

Среди травяных зарослей ползет улитка.

– Я сделаю из тебя джем, – говорю я ей. – Вначале я раздавлю тебя и пропущу сквозь сито, а потом сварю с сахаром.

Улитка убирает рожки, но продолжает ползти.

И тут до меня доносится крик.

– Черт! Кусок металла чуть не попал мне в глаз! – вскрикивает Хелен и вылезает из ямы, которую она выкопала. И жутко ругается. Сегодня она просто чудовищно груба.

– Часть пряжки от обуви, – говорит она. – Секундочку… – Опускается на колени и заглядывает в яму. – Там что-то есть. Мама!