Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

— ...Пойду за кислым молоком, — обычно говорил Пери своей сожительнице Елизавете Петровне Косухиной. Это означало, что он отправляется к своему приятелю Терентию Бобко, который проживал в Мысхако и держал корову. Ходил он один, без сожительницы. Как-то Косухина принарядилась и хотела пойти вместе с ним, но Пери довольно твердо сказал ей, что он предпочитает прогуливаться один. Ее присутствие, мол, обременяет его, так как он вынужден уделять ей внимание, а это уже не отдых... Между тем следствие располагало неопровержимыми данными, что прогулки использовались для сбора шпионской информации, которую систематически требовал сотрудник германского посольства в Москве Крипш.

Пери с удовольствием однажды докладывал своему шефу о молочном предлоге, как о своем изобретении, которым он пользуется для отлучки из дома, и уверял, что тупой Элизабет (так он называл Косухину) и в голову не придет о целях его частых прогулок к Бобко. Она может ревновать его к какой-нибудь русской бабе, но этого он не боится. Теперь все это надо было объяснить следователю, только иначе. То, что он говорил Крипшу, на следствии не годилось. Он признавал теперь, что Косухина была не настолько глупа, как он себе представлял ранее, и понимал, что за ним велось наблюдение и все его зигзаги на маршрутах известны НКВД.

«Значит, она обо всем рассказала, умышленно прикидывалась такой безропотной служанкой в течение нескольких лет, а потом выдала меня НКВД?» — молча вздыхал Пери.

Елизавета Петровна и в самом деле была скромной труженицей, доверившейся своему жильцу, который и слушать не хотел о регистрации их брака. Своими переживаниями она делилась только с соседкой Настей, часто заходившей к ней просто посидеть и за семечками поговорить о том о сем, а то и карты раскинуть.

— А где же твой? — спрашивала Настя Елизавету Петровну.

— Ушел за кислым молоком, — следовал со вздохом каждый раз один и тот же ответ.

Пери не нравился соседям. О нем судачили как о нелюдимом, скучном человеке, издевавшемся над Косухиной. На допросах свидетели все в один голос заявили, что появился он как-то неожиданно, прилип к Косухиной, жил с ней как с женой, а ни разу их вместе не видели, часто отлучался из дома. С соседями дружбу не водил, и в дом к Косухиной почти никто, кроме Насти, не ходил. Настя, любившая поговорить, оказалась человеком любопытным и наблюдательным. Недаром Василий Васильевич давно нашел с ней общий язык, подолгу они беседовали за чашкой чая. Оба наливали чай в блюдца, пили с сахаром вприкуску, не торопясь, с наслаждением, которое многим недоступно.

17

Командировка подходила к концу.

Я зашел к майору Крикуну и от души поблагодарил его за предоставленную мне возможность ознакомиться с делом, а также за его дополнения и просто рассказы и беседы, — за все. Мне понравился этот с виду суровый, неулыбчивый, увлеченный своим делом кубанский казак. Майор стоял за столом и пытался остановить меня, но я все же сказал, что думал.

— Надо мне уезжать без промедления. И чем быстрее, тем лучше, — добавил я с определенным намеком, вовсе не относящимся к работе.

— Ангелина Ивановна — человек впечатлительный, — понял сразу Андрей Карпович. — Ты ее не обижай, а то она совсем загрустила. Это случается... Не вижу ничего страшного.

Он позвонил по телефону и попросил ее зайти. Ангелина Ивановна тут же явилась с папкой в руках и на меня не смотрела.

— Возьмите, — передал ей Андрей Карпович все то, что накопилось у меня, — и посмотрите: везде там расписался, как положено, Алексей Иванович?

Пока Ангелина Ивановна разбиралась, майор, извинившись, сказал, что он на минутку отлучится из кабинета. Видимо, он тоже заметил покрасневшие глаза Ангелины Ивановны и решил нас оставить вдвоем.

Я поблагодарил Ангелину Ивановну за ее внимание и, чтобы как-то сгладить наше расставание и не молчать, сказал, что, видимо, возникнут новые вопросы и, может, еще придется приехать. Она достала из папки приготовленную тонкую, в мягкой обложке, книжечку стихов Лермонтова, только что выпущенную местным издательством, и передала мне. Я раскрыл и увидел в уголке ее не совсем разборчивую фамилию и дату: 1948 год.

Зашел Андрей Карпович. Я еще раз поблагодарил Ангелину Ивановну, и она поспешила из кабинета.

— Она замужем? — спросил я майора.

— Дочка уже растет. Только замечаю я, что попался ей тип, по имени Толик, из тех еще казаков, которые живут по правилу — что хочу, то и ворочу. Домострой, одним словом.

Андрей Карпович спросил, когда отходит поезд, и пообещал проводить меня. Я просил его, чтобы не беспокоился, но майор не стал меня слушать.