Найти и обезвредить

Отшучивался, но и мечтал о такой учебе и в тридцать пять лет начал со всей серьезностью учиться пению. Расцвету его таланта во многом способствовали пролетарский писатель Алексей Максимович Горький и А. В. Луначарский. Будучи на лечении в Сорренто, Горький был свидетелем успешных выступлений в Италии нашего талантливого певца и в газете «Известия» 14 июня 1929 года в статье «Голос беспредельных возможностей» восхищенно отметил, что «еще ни один иностранный певец никогда не добивался в Италии таких триумфальных и заслуженных успехов, как этот непревзойденный бас».

Много лет затем голос Дровяникова звучал в Большом театре СССР, где он исполнял ведущие партии в операх «Князь Игорь», «Евгений Онегин», «Дон Карлос», «Садко», «Ромео и Джульетта», «Мазепа».

С гордостью читали сотрудники Кубанской ЧК в газетах об успехах Дровяникова. Знавшие его и работавшие с ним собирали заметки о нем, хранили и заметку из «Известий», где говорилось, что Дровяников является живым примером огромных дарований трудящихся масс Советской России, что он при содействии Советской власти сумел подняться на вершины искусства. Гордились тем, что работали с ним, слышали его красивый голос.

…А в тот далекий 1920 год здоровье Дровяникова было очень слабым. Особенно плохо ему стало осенью. Узнав об этом, Котляренко вызвал к себе секретаря Павлова. Осведомившись, что Дровяников уже неделю ходит на работу, превозмогая боль, Котляренко распорядился сделать ему все возможное для его лечения:

— Этого товарища нам следует особенно беречь. За короткое время он показал себя убежденным коммунистом, хорошим, инициативным работником. И талантлив необыкновенно. Трудно, конечно, сейчас представить будущее — кругом разруха, голод, но для того-то мы и воюем теперь с контрреволюцией, чтобы такие редкие люди, как Дровяников, могли в полный голос талант свой проявить. А сейчас мы обязаны помочь ему. Каким находят его состояние врачи?

— В нашей амбулатории его обследовали, — ответил Павлов. — Прописали лекарство, строгую диету — ничего, кроме хлеба с водой, и дали временное освобождение от работы. Но Дровяников на работу приходит ежедневно…

— В таком случае, на бланке Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии напишите следующее:

«В войсковую областную больницу. Старшему врачу. Кубчека просит тщательно и вне очереди освидетельствовать здоровье сотрудника тов. Дровяникова Василия Евдокимовича, так как амбулатория вверенной мне комиссии находит в нем признаки опасного заболевания.

Председатель Котляренко, секретарь Павлов. 1 октября 1920 года».

— И распорядитесь, Иван Данилович, от моего имени освободить его от службы до полного выздоровления.

Павлов ушел, а Котляренко вдруг припомнил день знакомства с Дровяниковым.

В ЧК к нему вошел высокий стройный парень с небольшими усиками на приветливом лице, протянул удостоверение:

«Политический отдел Революционного военного совета 9-й армии настоящим удостоверяет, что Дровяников Василий Евдокимович направляется в распоряжение Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии для назначения в должности по усмотрению.

Начальник политотдела Реввоенсовета 9-й армии. Подпись».

Прочитав документ, Котляренко мягко сказал:

— Рад вашему назначению к нам. Задачи Чрезвычайной комиссии вам известны? Расскажите о себе.

— Опыт борьбы с контрреволюцией у меня есть: участвовал в гражданской войне, в политбюро Майкопского отдела работал заведующим…

Но в этот момент в кабинет председателя Кубчека вбежал взволнованный Виноградов, один из членов коллегии ЧК. Извинившись, он передал Котляренко распечатанный конверт. Быстро ознакомившись с его содержанием, Котляренко сказал Дровяникову:

— Нам необходимо срочно выехать, а вы отдохните с дороги и напишите автобиографию, а завтра приступите к работе.

Утром следующего дня Котляренко читал аккуратно написанные рукой будущего знаменитого певца строки автобиографии: