Найти и уничтожить

– Обычные ямы. Канавы, траншеи… Их рыли, затем зарывали обратно, копали новые. Наполненный смыслом труд, верно? Затем одну партию землекопов уничтожали как обладателей некоей тайны, на их место приходили другие землекопы. Правда, тех, кто трудился на так называемом объекте, по моему личному приказу чуть лучше кормили. Перед смертью, так сказать, – теперь Дитрих вернул самодовольную улыбку. – Информация о секретном строительстве, таком важном, что для сохранения секретов уничтожают пленных, трудящихся на стройке, просочилась туда, куда нужно. Что-то слышали в ахтырских подпольных группах… Кстати, гестапо с некоторых пор держит их под контролем, но никак не могло начать полезную и правильную игру, то отдельная история… Ладно, к делу: еще приложили активность местной полиции, демонстративное усиление гарнизона, все – в атмосфере секретности, такое прочее. У вас ведь тоже старательно готовят дезинформацию для противника, верно?

– Смысл? – спросил Дерябин. – Или мне знать не положено?

– Почему же… Вы ведь каким-то образом все-таки оказались в этой истории…

Слушая абверовца, Николай в мыслях окончательно признался себе: да, ему самому с лихвой хватает жизненного опыта, чтобы в буквальном смысле отвоевывать для себя каждый новый день, однако он имеет слишком мало опыта профессионального. До недавнего времени молодой чекист Дерябин по большей части верил, что очередной задержанный, которого он, по примеру и с одобрения товарищей и руководства, избивает сутками в кабинете, – это шпион, враг народа, глубоко затаившийся враг. Военное время значительно упростило его, Коли Дерябина, личное отношение к окружающим – врагом однозначно считал того, кто не нравился и вызывал смутные подозрения. Основанием для того, чтобы назвать кого-то преступником, Николай считал свою личную антипатию – так, мол, подсказывает внутренний голос, которому он, перспективный сотрудник карательных органов, привык доверять. Только вот в ближнем бою немецкий офицер Отто Дитрих переигрывал по всем статьям – даже сделав его старшим инструктором, фактически одним из первых лиц разведшколы всего за каких-то несколько дней, абверовец все равно манипулировал вчерашним чекистом.

Другой бы принял происходящее как стремительный карьерный рост. Но Дерябин отдавал себе отчет – Дитрих играет с ним. И суть игры – в самой игре. В ее красоте, которую кадровый разведчик буквально требует оценить. Николая не пытались дрессировать даже в детдоме – и вот сейчас он чувствует себя кем-то вроде собачки из цирка Дурова.

– А все предельно просто, – продолжал между тем Отто Дитрих. – Настолько просто, что вводить вас в курс самой комбинации интереснее, чем объяснять конечную цель. Вы вряд ли знаете о негласной борьбе между ведомствами за лидерство. Так вот, в данном случае чистую победу в свой актив запишет именно Абвер, военная разведка и контрразведка. Ни гестапо, ни тем более – жандармерия не смогли справиться с диверсантами из лесу, которыми руководит некто Строгов, он же – капитан НКВД Родимцев, отчасти ваш коллега, разве нет?

Дерябин опять счел нужным промолчать. Кондаков с Боровым тоже помалкивали, и Николай кожей ощущал: этим двоим очень нравятся тон и манера, с которыми офицер Абвера ведет разговор с чекистом, пускай даже бывшим, пленным, перевербованным.

– Эти товарищи в последние месяцы доставили всем нам немало хлопот. А вот выманить их из лесу в нужное время и нужном месте удалось только благодаря простенькой, в общем-то, оперативной комбинации, предложенной Абвером. В моем лице, разумеется, – Дитрих изобразил шутливый театральный поклон. – Отряд отправится уничтожать секретный объект под Охримовкой, где бандитов уже поджидают неприятные сюрпризы. Все, хватит об этом, дело сделано, успехи нужно закреплять.

Дитрих хлопнул в ладоши, в хлопке потер руки, вернулся за стол.

– Нет худа без добра, как гласит русская поговорка. Верно, Кондаков?

– Есть такая, господин капитан, – кивнул тот.

– Ну вот, в ходе операции вы все познакомились. Таких совпадений не бывает. Не знаю, Дерябин, о чем вы сейчас думаете, только поверьте: я искренне рад такому ценному приобретению нашей школы, как вы. А ведь могли оказаться в другом месте. Чего там, вас уже могло и не быть…

…И вот теперь, под вечер, когда Николай Дерябин с молчаливого одобрения Дитриха собрал в столовой небольшую компанию, он лишний раз убедился в убийственной правоте слов немца.

Разлив принесенный шнапс по кружкам, Кондаков призывно поднял свою.

– Давай, старшой.

– Не серчай, – поддержал товарища Василий Боровой. – Служба такая.

– Почто ему серчать, когда мы теперь у него в подчинении? – искренне удивился Степан. – Про другое не забывай.

– Ты про что?

– Про то самое, Вася. У тебя ведь день рождения сегодня, старшой. Или как там тебя называть, чтобы правильно.

– Коля, – сдержанно ответил Дерябин. – Хватит этого.

– И то верно, – легко согласился Кондаков, по всему – более разговорчивый, чем его товарищ. – Так сечешь, Коля, об чем толкую? Живой ты остался, понял, нет?

– Именно сегодня?