Эта вспышка произвела некоторый эффект на жюри, один из членов которого поднялся, чтобы спросить, не предприняла ли полиция каких-нибудь шагов, чтобы прочесать подозрительно выглядевших иностранцев, околачивающихся вокруг или проживающих поблизости. Сам он заметил нескольких не внушающих доверия бродяг на дороге. Он также с болью обращал внимание на то, что в большом отеле, где работал Алексис, нанят в качестве профессионального танцора француз, и что в оркестре Зимнего Сада также играют большое количество иностранцев. Кстати, покойник тоже был иностранцем. Он не заметил, что какую-нибудь роль играет натурализация документов. Имея два миллиона безработных и незанятых рабочих британского происхождения, он считает, что это просто скандал, разрешать иностранным подонкам вообще селиться здесь. Он высказывался как Свободный Торговец Империи и Член Службы Здравоохранения.
Затем позвали мистера Поллока. Он подтвердил, что в день смерти Алексиса находился со своей лодкой около 2-х часов поблизости с подводной скалой Клыки; но настаивал, что был в глубоких водах и не видел ничего, предшествующего прибытию Гарриэт на место преступления. Он вообще не смотрел в том направлении; у него свое дело, заявил он, и именно ему он уделял внимание. Когда вопрос коснулся характера этого дела, Поллок оставался уклончивым, но ничто не могло поколебать его настойчивого утверждения, что он ни на что не обращал внимания. Его внук Джем (недавно возвратившийся из Ирландии) кратко подтвердил показания деда, однако прибавил, что сам он осматривал берег в бинокль, по его мнению, примерно в 1.45. Тогда он заметил кого-то на Утюге, или сидящего или лежащего, но он не мог с точностью сказать, был этот человек жив или мертв.
Последним свидетелем выступил Уильям Брайт, который почти в тех же выражениях, которые употреблял для Уимси и для полицейских, рассказал историю о бритве. Коронер, мельком взглянув в блокнот, протянутый ему Умпелти, дал ему закончить свой рассказ и потом спросил:
— Вы говорите, это случилось во вторник в полночь, 16 июня?
— Сразу после полуночи. Я услышал, как громко пробили часы, прежде чем этот человек подсел ко мне.
— В то время был прилив или отлив?
Первое время Брайт находился в нерешительности. Он осторожно осмотрелся вокруг себя, словно подозревая ловушку, нервно облизнул губы и ответил:
— Я совершенно не разбираюсь в приливах и отливах. Родом не из этой части страны.
— Но вы в вашем волнующем отчете упоминали о той беседе про «шум моря, ударяющегося о стену Эспланады». Не правда ли, это предполагает, что в то время был прилив?
— Думаю, да.
— Вас не удивит, если вы узнаете, что тогда был отлив в самом разгаре?
— Возможно, я сидел там дольше, чем думал.
— Вы что, сидели там в течение шести часов?
Никакого ответа.
— Удивитесь ли вы, если узнаете, что море никогда не подходит к Эспланаде, если не считать прилива, бывающего в разгар весны да и то в особую дату?
— Я только могу сказать, что, вероятно, я ошибся. Вы должны принять во внимание действие болезненного воображения.
— Вы по-прежнему утверждаете, что эта беседа имела место в полночь?
— Да, я уверен в этом.
Коронер отпустил мистера Брайта. предупредив, чтобы тот был поаккуратнее со своими утверждениями, которые он делал при разборе дела, и снова вызвал инспектора Умпелти, чтобы допросить его о передвижениях и репутации Брайта.