Найти себя

– Загулять, конечно, можно, да и нельзя русскому человеку без того – уж больно жизня тяжкая. Одначе добро тому пити, кто может хмель в себе скрыти, а у меня оно не больно-то выходит, нутро слабоватое,– пояснил он свою умеренность.– Да и не столь много в жизни радостев, чтоб вот так вот их все в одну кучу слепливать. Енто я к тому, что добрая говоря с умудренным человеком – одно, а гулянка – вовсе иное, потому и пущай они наособицу друг от дружки будут. Неча им вместях делать. Ты лучше мне вон что поведай – неужто и в самом деле...

Любознательным оказался мой тюремный сосед – все-то ему интересно. Но раз такая тяга к знаниям, надо удовлетворять, так что я охотно рассказывал обо всем, что только он ни спрашивал.

Как потом выяснилось, Игнашка еще и потому был в чести у преступного мира, что обладал очень редкой специализацией. Он был наводчиком, или, как в кругу «сурьезного народца» называли эту профессию, дознатчиком.

– Украсть – пустяшное дело. Тута головой думать не надобно, руки трудятся, а ты сам знай себе поплевывай да посвистывай,– объяснял он мне.– Оно и дурень могет. Я-ста, на таковское потому и не гораздый, что уж больно оно все просто. Мне бы чаво похитрее измыслить, дабы закавыка имелась.

– А мой кошель на Пожаре? – напомнил я.

– Э-э-э,– презрительно протянул он.– То я так, яко дите, позабавился слегка, вот и все. А вот выведать, где что у кого лежит,– иное. Тута не десяток, сто потов прольешь, прежде чем вникнешь. Потому и ценят меня сурьезные людишки.– Вздрогнул, испуганно посмотрел на меня и торопливо заметил: – Тока ты не помысли, будто я и к тебе в терем за ентим хожу. Тута я и на икону перекрещусь – полюбился ты мне, хоша и князь, вот и все. Опять же выручил ты меня дважды – с бугаями теми, кои на меня тож поглядывали, да с прощением царевича. Однова я ужо расплатился, но ишшо разок за мной – о том я памятаю.

– Забудь,– махнул я рукой.

– Ни-ни, никак не можно,– не соглашался Игнашка.– У нас, середь сурьезного народца, такое строго.

К хлопотавшей в просторном терему Марье Петровне Игнашка относился очень вежливо, сразу почуяв в ней не простую ключницу, а нечто большее, и называл ее не иначе как «баушка». Получалось певуче и красиво.

– Тока что ж она у тебя одна? – осведомился он как-то у меня.– Я тако мыслю, что клюшнице надзор надобно держать за прочими заместо хозяйки, а она все сама да сама. Опять же и лета у ей немалые – не дело оно.

– Так вроде бы есть те, кто от прежних хозяев остались. И стряпуха, и конюх, и истопник,– возразил я.– И эта, как ее, сенная девка[82].

– И сколь всего? – усмехался он.

– Человек пять, если считать саму Петровну.

– Пять?! – возмутился он.– Да ты князь али не князь, едрит тебя налево?! Я тута в одни хоромы как-то наведался...– И сразу пояснил, чтоб мне не думалось: – Не по делу – зазнобу себе там завел. Домишко прямо яко у тебя – справный, со всем, что надобно. Так вот тамо ажно два десятка с лишком ентой дворни, а ты – пя-ять,– передразнил он.

– Так где же я их возьму – из деревни, что ли?

– Иных самый резон оттеда взять – они куда почестнее городских будут,– согласился Косой.– Но не всех. Там, где чистоту блюсти надобно, лучшей всего взять...– Он остановился, критически посмотрел на меня и пообещал: – Ну тебе, поди, и впрямь недосуг, коль ты шибко занят с царевичем, так что возьму я на себя твою заботу.– И тут же, не удержавшись, похвастался: – То тебе в благодарность. Ныне меня сурьезный народец иначе как Князем и не кличет – а все из-за эдакого знакомца. Чуешь, яко вознесся?

Вообще, Игнашка оставлял о себе приятное впечатление. Руки у него были и впрямь «золотые», хотя ко всему, что он ими творил, отношение у него было полупрезрительное, а вот знания он ставил высоко.

– Учиться тебе надо, вот что,– заметил я как-то.

– Кто ж меня в учебу возьмет? – резонно возразил он.– Да и стыдоба. Мне, чай, уж на четвертый десяток летов давно перевалило, а в такие лета грамоту постигать... Опять жа аз, буки да веди страшат яко медведи. Вдруг не осилю – сызнова стыдобушка. Вот ежели бы кто-нибудь из знакомцев взялся, да так, чтоб надежный, чтоб ни одна душа о том не проведала,– дело иное, да где ж такого сыскать.– И стыдливо потупился, но левый глаз с зеленым зрачком отчего-то хитро уставился как раз в мою сторону.

Намек, что ли? Или это непроизвольно, так сказать, специфика зрения? Я не стал гадать, вместо этого предложив поучиться у меня.

Он некоторое время смущенно отнекивался, но весьма недолго – вдруг я и впрямь откажусь,– потом согласился, но взял с меня зарок, чтоб об этом ни единой живой душе не стало известно. Пришлось даже поклясться на иконах.