Найти шпиона

Он проснулся от болезненного толчка внутри. Открытые глаза смотрели в потолок спальни, и казалось, они все это время были открыты, сейчас лишь сменилась картинка, только и всего. Мигунов часто дышал, а в ногах все еще ощущалась ледяная ломота. Он встал и поднял с пола сброшенное одеяло. Прикрыл дверь на террасу. Света крепко спала, плотно завернувшись в свое одеяло, словно в кокон. На контрольном дисплее мирным зеленым светом горели цифры – «2:18». И больше ничего.

Мигунов надел тренировочные брюки и куртку с капюшоном, спустился в холл. Взял из сигаретницы «Пэлл-Мэлл» и закурил. Он курил и смотрел в окно, за которым фонари освещали лужайку, обступившую полукругом его дом, и молодые груши, которые со временем обещали превратиться в густой тенистый сад, и проглядывающую за деревьями, увитую вечнозеленым плющом чугунную ограду, оснащенную по последнему слову охранной техники. Он курил и смотрел и о чем-то думал, но лицо его, лицо уставшего пятидесятилетнего человека, привыкшего управлять своими эмоциями, – оно ничего не выражало.

Потом Мигунов спустился в подвал и на всякий случай проверил насос – чего не бывает в жизни! Насос в порядке, в подвале сухо. Мигунов пощелкал выключателем – и здесь порядок. Выходя из подвала, он прихватил с собой старую куртку, висевшую на вентиле, ощупал – в кармане действительно лежала дешевая разовая зажигалка. В прихожей он бросил куртку в шкафчик, где хранилась рабочая одежда. Во всем должен быть порядок.

* * *

Нехорошие предчувствия, которые мучали капитана Евсеева, подтвердились неожиданно и наглядно. Утром, как обычно, он шел на работу и вдруг увидел на тротуаре, справа от входа в Управление, огромную фигуру Рогожкина с потертым саквояжем у ног. Все сразу стало ясно. Если обвиняемый в шпионаже выпущен из камеры и ждет тебя у входа на службу, это может означать только одно… Вряд ли он стоит здесь случайно, маловероятно, что пришел попрощаться или хочет поблагодарить за справедливость и доброе отношение. Скорей всего, собирается начистить морду или плюнуть в физиономию. Свернуть было некуда, поворачивать назад – глупо. Юра напрягся и сделал каменное лицо.

– Ну что, мозгляк, поймал шпиона? – громко вопросил Рогожкин.

Проходящие мимо женщины с интересом обернулись. Его рокочущий бас действительно мало напоминал юношеский голос, записанный на магнитной ленте из семьдесят второго года. Но ведь фонографисты заверили, что вероятность 85–90 %… Как же так?

– Не удалось на мне карьеру сделать? А как хотелось! – Полковник надвигался, как разъяренный медведь.

Юра стал лихорадочно вспоминать уход от удара в голову с переходом в контратаку. Счастье еще, что сейчас пьющий медведь трезв…

– Подтасовал все, наклеветал целый вагон, а оказалось, что меня в это время вообще в Москве не было! Что теперь скажешь?

Прием не вспоминался. Но Рогожкин остановился в полуметре. Некомфортная дистанция. Евсеев ощущал угрозу, запах немытого тела и стыд.

– Извините, – пробормотал он, глядя под ноги. – Видно, специалисты ошиблись…

– Это ты ошибка судьбы! – гремел Рогожкин. – Если бы хотел – разобрался! Как Званцев. У него и экспертиза правильная, и выводы верные! Оправдали меня подчистую!

– Извините, – повторил Евсеев и обошел Рогожкина, чувствуя, как жжет спину ненавидящий взгляд.

– Вот выгонят тебя отсюда – опять приедешь к нам, в Дичково. Я посодействую, на пищеблок возьмут, там тебе самое место!

Рогожкин смачно сплюнул на тротуар, поднял саквояж и пошел прочь.

Униженный Юра, сгорбившись и волоча ноги, поднимался по ступенькам. Уже на пороге его вихрем обогнал энергичный, в распахнутом светлом пиджаке, Кашинский. То ли случайно, то ли нет, он оттолкнул коллегу плечом, обернулся, произнес со значением:

– Ну, куда вперед батьки лезешь, Евсеев? Отучайся! Скоро разжалуют тебя в младшего лейтенанта за твои подвиги!

И, засмеявшись, по-хозяйски вошел в Управление. Тугая пружина с силой захлопнула высокую дверь. Юра опустил голову и остался стоять. Возникло невероятно острое желание – повернуться и уйти от всех своих проблем. Шагать и шагать, куда глаза глядят, без всяких мыслей и без определенной цели. Но во взрослой жизни так не бывает.

Юра взялся за латунную, со стертыми узорами ручку, с силой потянул. Еще недавно он заходил сюда, как триумфатор. Теперь он поднимался на Голгофу.

А Алексей Михайлович Рогожкин шел по самому центру Москвы, куда глаза глядят. Просто шел, крепко держа в руках свой видавший виды командировочный саквояж. Ни шум проносившегося транспорта, ни встречные толпы прохожих не отвлекали его от собственных мыслей. Может быть, потому, что он был на голову выше всех и находился как бы в другом измерении.