– Макс, здесь нет никаких кошек. – Олешко устало потер переносицу.
– Я тоже видела. Серенькая, самая простая. Из-за кресла выскочила.
– Может, в форточку как-то пробралась или из подвала…
Они предоставляют людям из спецслужб самим разбираться с Кравцовым.
– Ника!
Булатов обнимает ее.
– Ой, Паш, смотри, вот же она, эта кошка! А ты говорил – не было!
Кошка сидит на крыше навеса и умывается.
– Как же это она прошмыгнула? Разве что когда он тебя в дом затаскивал. – Олешко смотрит на кошку и думает, что пора бы и ему пристроиться в чьи-то когтистые лапы.
– Как-то, стало быть, пробралась – в тепло погреться, потом мы стали шуметь, она испугалась, вот и… – Матвеев отряхивает джинсы от снега. – Все, поехали домой, дети ждут, что мы их из больницы заберем.
– А я разочарована. – Ника надула губы. – Я думала, это будет как-то… величественно, трагично, по-злодейски, а он упал, споткнувшись о кошку, ударился о столешницу башкой и сидит теперь там дурак дураком! Свинство какое!
Они хохочут, и она сердится еще больше, бросает снег за шиворот Матвееву, Олешко, они ловят ее и трут снегом ей лицо, падают, давно уже не было им так весело, хотя они взрослые люди, разменявшие пятый десяток, и должны вести себя по-взрослому, но детство, видимо, очень заразная штука.
И давно уже им так легко не дышалось – вокруг хвойный лес, конечно, полно кислорода.
– Ой, граждане!
Никин крик, отчаянный и испуганный, мгновенно раскидал их в разные стороны.
– Что, Ника? – Алексей вглядывается в ее испуганное лицо. – Где-то больно?
– Какое – больно? – Ника в ужасе смотрит на них. – Послезавтра – Новый год! Тридцатое декабря завтра, а от сегодняшнего дня большая часть уже псу под хвост улетела, матьвашурастак, у нас дети в больнице, дома кавардак, пустой холодильник, нет ни елки, ни подарков, мать их, ни хрена у нас нет, Панфилов в Питере, и студень еще не ставили!
– Так айда! – Олешко помогает ей подняться. – Как-то выпустили мы этот момент из поля зрения. Но было бы гораздо хуже, если бы ты подумала об этом завтра.
– Подарки детям… – Ника хватается за голову. – Елку надо, и не одну, а чтоб Мареку в комнату тоже, мы так привыкли…
– Подарки купим мы. – Валерия наконец выбралась из фургона. – Поедем прямо сейчас.
– О, Лерка! – Ника обнимает подругу. – Тогда так. Подарки детям и остальным покупаем мы. Елки покупает Макс. Лешка с Пашей едут в супермаркет и закупают продукты, и на сей раз список придется написать. Остальное сделаем, когда придем, а детей заберем из больницы завтра после обеда. А студень надо прямо с утра ставить, и торты печь. В общем, работы гора! За дело, ребята, времени в обрез.
– Отличный план. – Олешко подмигивает друзьям. – Главное, мимо ювелирных магазинов проходите именно что мимо, иначе не видать нам студня в этот Новый год.
21
– Вот это самое место.
Стефания Романовна закрывает глаза, но слезы все равно находят выход.
Они стоят у берез, что застыли под снегом. Старые березы, огромные, белые и холодные.
– Бабушка…
– Ничего, Марек, родной. Это ничего. Наверное, мама твоя права, нужно было сюда приехать. Тогда-то здесь зелено было, одуванчики цвели… а вон и мостик.
Небольшой пруд покрыт снегом, мостик выгнул спинку – почерневшее от времени дерево все в инее. Ника вздохнула: мостик стоит, а девочка, что бегала по нему… словно и не было ее. И одновременно она есть – она, Ника, и есть эта девочка. Странное ощущение.
– Вот здесь я зарыла ее.
Береза больше остальных – словно главная здесь. Ника опустилась на снег и принялась расчищать место.
– Что ты, Никуша?
– Посмотрю, не осталось ли холмика.
– Да за столько лет-то… Я ведь и тогда заровняла все, боялась, что обнаружат. Завернула ее в свой платок, одуванчиков положила, веночек, что сплела для нее, на головку надела. А потом зарыла, заровняла место, чтобы никто не интересовался. И больше я сюда не возвращалась.
– Ну так пора было вернуться. Мам, мы можем перенести ее на кладбище, приедем как-нибудь по весне, выроем и…
– Нет, дочка. Тут она нашла свой покой, тревожить ее не надо. Пусть спит, это нужно оставить как есть. Видишь, береза какая выросла? Это она и есть, моя девочка. Ты росла – и она росла.
– Мама…
– Я тогда просила Бога, чтобы он сотворил чудо, – и он сотворил. Я всегда это знала. Давайте, дети, поедем обратно. Навестили, и будет.
Ника гладит холодный ствол березы – да, это дерево сильнее и выше остальных. Она испытывает странное ощущение – словно часть ее самой зарыта здесь. И если бы все обернулось иначе, ее жизнь стала бы другой, и не было бы Марека. И не встретила бы она Алексея, и Лерку не узнала никогда.
– Как ты думаешь, бабушка знала?