Наивная смерть

– Нет, у меня его нет. Я полагаю, что подозреваемая спрятала его или уничтожила, а может быть, носит с собой. Она вынесла его из дома, потому что в нем содержатся доказательства ее вины.

– Ева, очень многие маленькие девочки ведут дневники и считают их своей священной и неприкосновенной тайной, – возразила Мира.

– Она маленькая девочка только по годам. Я смотрела на нее. Я ее видела. Я знаю, что она собой представляет. А вы не хотите видеть, – яростно повернулась она к Уитни. – Никто не хочет взглянуть на ребенка, воплощенную невинность в лице и внешнем облике, и увидеть зло. Но в ней сидит зло.

– Ваше мнение, сколь бы оно ни было эмоциональным, – это не доказательство.

– Будь она на десять… да нет, на пять лет старше, вы бы не сомневались, что я права. Если вы не доверяете моим навыкам, интеллекту, опыту, инстинкту, позвольте мне внести в отчет новые данные. Я убила, когда мне было восемь.

– Мы об этом знаем, Ева, – мягко вставила Мира.

– И вы думаете, я смотрю на нее и вижу себя? Думаете, я переношу на нее свой опыт?

– Я знаю, что на ранней стадии расследования вас что-то тревожило. Вы были крайне расстроены из-за какого-то личного дела.

– Оно не имеет никакого отношения к расследованию. Оно могло отвлечь меня, и, если так, это моя вина. Но оно не имеет никакого отношения к моим выводам по данному делу. А теперь я должна выслушивать всю эту чушь, вместо того чтобы делать свою работу.

– Поосторожнее, лейтенант, – предупредил Уитни.

Но Еве осточертела осторожность.

– Она на это и рассчитывает. Что мы все будем проявлять осторожность. Что мы не станем ее подозревать, потому что она такая милая маленькая девочка из хорошей семьи. Она убила двоих за одну неделю. И меня она опередила: впервые убила, когда ей было семь. Убила своего двухлетнего брата.

Уитни прищурился.

– Вы включили информацию по Тревору Страффо в свои предыдущие рапорты. Согласно отчетам следователя и судмедэксперта, это была смерть в результате несчастного случая.

– Они оба ошиблись. Я говорила с Алликой Страффо.

Пока Ева отчаянно боролась, стараясь доказать начальству свою правоту, а Пибоди сидела в кабинете охраны музея «Метрополитен», переключая экраны в поисках Рэйлин, Аллика отослала Кору.

– Сегодня ваш выходной.

– Но вы неважно выглядите. Я с радостью останусь, приготовлю вам чай.

– Нет, не нужно. Это просто мигрень. Со мной все будет в порядке. Мы с Рэйлин пообедаем дома и поедем в салон.

– Ну, тогда я приготовлю что-нибудь на обед и…

– Мы сами справимся, Кора. Идите, вас ждут подруги.

– Ну, если вы уверены… Можете мне позвонить в любое время, я вернусь. У меня ничего особенного не намечено.

– Желаю вам хорошо провести время. Не беспокойтесь о нас. – Аллике хотелось поскорее выпроводить Кору, она боялась, что рухнет, прежде чем за Корой закроется дверь. Когда дверь наконец закрылась, Аллика устало прислонилась к ней. – Рэйлин, – позвала она чуть слышно. – Рэйлин.

– Что случилось, мамочка? – Глаза Рэйлин были остры, как лазерные лучи. – Почему мы не можем поехать пообедать в «Зверинец»? Я так люблю смотреть на животных!

– Мы не можем. Нам нужно уехать. Мы отправимся в путешествие. В путешествие.

– Правда? – просияла Рэйлин. – Куда? Куда мы поедем? А там будет бассейн?

– Я не знаю. Я что-нибудь придумаю. – Она не могла думать. – Нам надо ехать.

– Ты даже не одета.

– Я не одета?

Аллика оглядела себя, рассматривая свой халат, словно видела его впервые.

– Ты что, опять болеешь? Терпеть не могу, когда ты болеешь. Когда папа вернется? – спросила Рэйлин, окончательно утеряв интерес к матери. – Когда мы уедем?

– Он не придет. Только ты и я. Так лучше, поверь, так лучше. Нам нужно упаковать вещи. Они не нашли его, но они еще вернутся.

– Чего они не нашли? – Внимание Рэйлин вернулось и сфокусировалось. – Кто вернется?

– Они искали. – Взгляд Аллики снова стал блуждать. – Но не нашли. Что же мне делать? Что будет лучше для тебя?

Не говоря ни слова, Рэйлин повернулась и ушла наверх. Она остановилась в дверях своей комнаты и увидела следы обыска. Она все поняла.

Нечто подобное она предвидела. Мало того, она вчера вечером написала об этом в своем дневнике. Она написала о том, что ей, возможно, придется сделать. Она пошла по коридору к спальне родителей, и ею владело одно-единственное чувство: тихая ярость из-за того, что ее вещи опять трогали, в них рылись, их двигали и оставили разбросанными.

Она хотела, чтобы ее вещи оставались на месте – там, где она их положила. Ее личное пространство требует уважения.

Рэйлин выдвинула ящик комода с нижним бельем в родительской спальне, где мама прятала лекарства. Как будто от Рэйлин можно что-то спрятать! Какие же они все-таки глупые! Рэйлин сунула пузырек со снотворным в рюкзачок, где лежал ее дневник, перешла в гостиную, где стоял автоповар, и заварила травяной чай.

Мама любила чай с женьшенем. Рэйлин положила побольше сахара, хотя мама редко пила сладкий чай.

Рэйлин растворила в сладком, душистом чае смертельную дозу снотворного.