Наивность разрушения

После утомительного объяснения с секретаршей, я наконец попал в перстовский кабинет. Мой друг велел приготовить нам кофе, и мы расселись в удобных креслах. Его действия прокладывали путь к большому, обстоятельному, русскому разговору, и я понял, что он просто отмахнется от меня, если я начну со своих бед и нужд, если попытаюсь увильнуть от пространного изложения своих воззрений, которые ведь могли и измениться с тех пор, как мы виделись в последний раз. Трудно сказать, что отражала его забота о моих воззрениях, привязанность ко мне или желание поразвлечься. Он не принадлежал к людям, дружба с которыми выливается в теплые, едва ли не чувственные формы, он привязывался к человеку крепко, даже взыскующе, но как-то без любви, словно это происходило с ним в бессознательном состоянии. Он знал, что я влачу одинокое полунищенское существование в деревянном доме на окраине, и его душа, приняв меня во внимание, честно опечалилась, что ей своевременно не открылась возможность хорошего подвига, который привел бы его ко мне во всеоружии щедрой помощи. Надо же, вышло так, что я сам пришел к нему. Хотя, может быть, с протянутой рукой. Может быть, с другой стороны, он все же каким-то образом влиял на меня издали, торопя поскорее прийти. Он сокрушался заодно со своей душой, однако сама полированная красота его кабинета свидетельствовала, что мы обретаемся на разных полюсах и он, Перстов, вправе гордиться силой своего магического воздействия, а у меня такой силы нет, и он осуждает меня, даже склонен изобличать мою лень, какую-то социальную бездуховность, тогда как с помощью можно и повременить - следует сначала разобраться, не принесут ли подачки в моем особом случае больше вреда, чем пользы.

Он сидел напротив меня, одетый в превосходный серый костюм, подтянутый и представительный человек с легкой сединой на висках, и в каждом его жесте я угадывал грацию и мощь обладания Машенькой. Это безусловно внушало мне зависть. Свободная достаточность обладания одной Машенькой определяла в нем свободу от цинизма, который толкал бы его на поиски посторонних связей, хотя бы с той же секретаршей, подавшей нам кофе и бесшумно удалившейся. Он читался как благородный и безгрешный. И это человек, чьи братья потеряли невест при самых темных обстоятельствах! И это человек, к которому я пришел изливать душу!

- Открою тебе некоторые свои секреты, - назидательным тоном вымолвил он, отнюдь не преисполненный восхищения моей особой. - Надеюсь, ты не сомневаешься в моем бескорыстии? Обо мне говорят, что я надежда России, ну, такие, как я... нас называют будущими благодетелями отечества... говорят, между прочим, что я возрождаю лучшие традиции русского купечества и меценатства. Однако было бы неправдой утверждать, будто я, начиная дело, думал о благе России, а не о собственном. Я болтался легкомысленным и пустым мальчишкой, а другие в это время набивали карманы, и это, знаешь, очень меня заело, задело за живое. Я спохватился, уяснив потребу дня сделать выбор. Хорошо, решил я без особых колебаний, я за капитализм, я буду капиталистом, торговцем, финансистом. Где причитающийся мне кусок пирога? Нашел я его быстро, что не мудрено в наше бестолковое время. Но только поднялся на ноги, только забренчали монеты и в моем кармане, как тучи сгустились над нашими головами... над твоей, дорогой, тоже. Россия сегодня терпит крушение, а не выбирает, каким путем лучше шагать в будущее. Люди помышляют лишь о сохранении своей жизни, каждый заботится только о спасении собственной шкуры.

- Согласен с тобой, - откликнулся я. - Но что им делать, если их довели до этого?

- Ты сделал выбор?

- Ну, допустим...

- Какой?

- Скажем, безоговорочно решил, что крысой не стану, с тонущего корабля не побегу.

- Оставь эти шуточки, - с досадой поморщился Перстов. - А если ты и впрямь сидел все это время и не шутя размышлял, бежать или не бежать, можешь забыть о своем решении как несостоятельном и недостойном. Какое значение имеет сегодня чье-либо частное решение? Черт возьми, мы гибнем. Однако изменилось время и для всего остального мира... Скажи-ка, ты, напившись допьяна, блюешь?

Я возразил:

- При моих стесненных обстоятельствах допьяна не напьешься.

- Надо блевать, - сказал он убежденно. - Напиваться, блевать, так делают в эпоху всеобщего разложения и деградации. Так делали римляне в эпоху упадка.

- Я бы выпил.