Читаем Наивность разрушения полностью

Наша коалиция заполонила двор перед особняком, не слишком, впрочем, вместительный, заняла и часть переулка, куда этот двор выходил, а на подступах к дому окопались блюстители порядка. Глядя в бездну меланхолических глаз Перстова, где отражалось это противостояние, я предавался размышлению, не станет ли оно для моего друга вывихом жизни, глубоким и взыскующим оргазма. Мне представлялось невероятно странным, что сейчас, когда мы с ним выбрались на самый пик публичности, я остаюсь человеком, хранящим его интимную тайну. И мной овладело страшное, как воющий зимний ветер, желание, чтобы на его месте оказалась женщина, предпочтительно голая, голая и на снегу, голая и с загадочной усмешкой на бледных устах, женщина, в которой воплотились бы и некоторые его черты, и должным образом обработанные черты земли, на которой мы живем, и жестокие черты той войны, в которую мы наивно ввязались. И пусть ей ведомо будет, когда пробьет мой смертный час.

Наши шансы на успех были незначительны. Компромисс, разумеется, невозможен, мы галдели на все лады, мы трубили о битве до победного конца и, жалобно вывертывая шеи, возмущенно скулили на то, что блюстители с лавочниками, взявшими позу разумности и даже интеллектуальной утонченности, явно старались представить дело таким образом, будто всего лишь пьяный и бессмысленный сброд ополчился на их содержательные и глубоко порядочные инициативы. Они-де действуют строго в рамках закона, а мы подогреваем страсти толпы, раздуваем ужасный русский бунт. Можно раздувать все что угодно, только не этот самый бунт. Можно стерпеть какой угодно бунт, только не русский. На свете нет ничего ужаснее русского бунта. Какой-то человек, по-птичьи размахивая руками, кричал в изукрашенные демоническими физиономиями окна: вас будут расстреливать и вешать военно-полевые суды, а я буду вас просто резать, как свиней! Это бунт? Возможно. Но чем он ужасней любого другого? У меня, успевшего пожить в разных российских условиях, при разных режимах, не было доверия ни к одной из завраждовавших ныне партий. Но стоя в толпе людей, пожелавших насладиться устроением "Русского Дома", я не видел никаких помех к тому, чтобы мои симпатии склонились на их сторону, тем более что планы завести бордель с проститутками и пьяными развратниками если и не вызывали у меня решительного, какого-то умоисступленного протеста, то во всяком случае никоим образом не служили, в моих глазах, поводом для воодушевления и оптимизма. Народ разлагается, народ спивается, народ дичает, народ гибнет, - эти слова придумал не я, их, как заклинание, произносят наши свежеиспеченные демократы, те самые, которые, жируя, устраивают хмельные пиры, разнузданные вакханалии, кормят гибнущих сомнительными зрелищами и строят бордели. А я говорю: гибнет да не погибнет, не родилась еще сила, которая погубит, - и потому не надо нам ваших борделей!

***

Но как же было не подкатить к горлу тошноте при виде красных флажков рядом с андреевскими стягами? А я-то верил, что красная мерзость раздавлена! Это непотребное зрелище привело в замешательство даже Перстова, а ведь он, варясь в приготовлениях к акции, должен был знать, что коммунисты, уже вышедшие попастись на нивах патриотизма, постараются не остаться в стороне. Моя претензия к Перстову состояла не в том, что он не сумел помешать явлению коммунистов, а в утверждении, как бы и не требовавшем уже доказательств, что он заодно с коммунистами готовился к акции, обсуждал с ними план действий, вместе с ними замышлял все это дело. Его замешательство не выглядело в моих глазах чистосердечным. Мое лицо приняло суровое выражение, говорившее ему: смотри теперь на дело рук своих! А посмотреть было на что. Тут был жалкий оркестрик, наяривавший марши, которые намозолили нам уши с детства; я отдал бы несколько лет жизни, лишь бы не слышать разносимые мегафоном до боли знакомые лозунги; тут крутились сумасшедшие старухи, украсившие свою высохшую и задубелую дряблость атрибутикой детских лет, когда их голоса звенели под этим небом, рапортуя о нерассуждающей преданности делу отцов; доносились до нас и требования навести порядок железной рукой.

- Ты не мог не знать, что они здесь будут, - процедил я сквозь зубы, адресуясь Перстову, а думая о своих книгах, из которых железная рука сложит массивный костер на ближайшей к моему дому площади.

Мы с Перстовым стояли на каком-то снежном бугре, глядя на волнующееся людское озерцо, на мотающиеся в порывах борьбы головы. Заслышав мою ненависть и мое обвинение, Перстов щенячьим голосом пискнул что-то нечленораздельное, краска сошла с его лица, и он прошептал:

- А примирение?

- Примирение? Примирение - да. Но не сделка. - Я ощутил, что твердо стою на земле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Разворот на восток
Разворот на восток

Третий Рейх низвергнут, Советский Союз занял всю территорию Европы – и теперь мощь, выкованная в боях с нацистко-сатанинскими полчищами, разворачивается на восток. Грядет Великий Тихоокеанский Реванш.За два года войны адмирал Ямамото сумел выстроить почти идеальную сферу безопасности на Тихом океане, но со стороны советского Приморья Японская империя абсолютно беззащитна, и советские авиакорпуса смогут бить по Метрополии с пистолетной дистанции. Умные люди в Токио понимаю, что теперь, когда держава Гитлера распалась в прах, против Японии встанет сила неодолимой мощи. Но еще ничего не предрешено, и теперь все зависит от того, какие решения примут император Хирохито и его правая рука, величайший стратег во всей японской истории.В оформлении обложки использован фрагмент репродукции картины из Южно-Сахалинского музея «Справедливость восторжествовала» 1959 год, автор не указан.

Александр Борисович Михайловский , Юлия Викторовна Маркова

Детективы / Самиздат, сетевая литература / Боевики
500
500

Майк Форд пошел по стопам своего отца — грабителя из высшей лиги преступного мира.Пошел — но вовремя остановился.Теперь он окончил юридическую школу Гарвардского университета и был приглашен работать в «Группу Дэвиса» — самую влиятельную консалтинговую фирму Вашингтона. Он расквитался с долгами, водит компанию с крупнейшими воротилами бизнеса и политики, а то, что начиналось как служебный роман, обернулось настоящей любовью. В чем же загвоздка? В том, что, даже работая на законодателей, ты не можешь быть уверен, что работаешь законно. В том, что Генри Дэвис — имеющий свои ходы к 500 самым влиятельным людям в американской политике и экономике, к людям, определяющим судьбы всей страны, а то и мира, — не привык слышать слово «нет». В том, что угрызения совести — не аргумент, когда за тобой стоит сам дьявол.

Мэтью Квирк

Детективы / Триллер / Триллеры