Наивный и сентиментальный писатель

И все же мы знаем, что играем не наугад. Родители, школа, религия, легенды и предания, все картины, которые мы видели, все книги (хорошие и не очень), которые читали, и даже детские журналы с головоломками («помогите кролику найти свою норку в центре лабиринта») научили нас, во-первых, что у всего есть центр, а во-вторых, где и как его искать. Сочинение и чтение романа – действия, предпринимаемые в соответствии с этим знанием и вопреки ему.

Читая романы и наблюдая мир глазами конфликтующих друг с другом героев, я понял, что какого-то одного центра не существует. Картезианский мир, в котором разум и материя, человек и ландшафт, логика и воображение отделены друг от друга, не может быть миром романа; это мир, где властвует одна сила, желающая все контролировать, – например, современное централизованное национальное государство. Читать роман – значит не столько критически оценивать ландшафт с помощью логики, сколько прежде всего чувствовать каждый его уголок, каждый цвет, каждого обитателя. Читая роман, мы прикладываем усилия не к тому, чтобы логически разбирать текст и выносить о нем общее суждение, но к тому, чтобы создать в своем воображении его подробный и четкий визуальный образ, найти свое место на этой картине и всей душой с оптимизмом открыться ее восприятию; надежда отыскать центр способствует этому, а значит, помогает нам быстрее проникнуть внутрь романа.

Я не просто так говорю о надежде и оптимизме: чтение романа сопряжено с попыткой поверить, что у мира есть центр, а тут без надежды и оптимизма никуда. Серьезные великие романы, такие как «Анна Каренина» или «В поисках утраченного времени», совершенно необходимы нам потому, что вселяют в нас радостную надежду, что у мира есть центр и смысл. И пока мы переворачиваем страницу за страницей, счастье, которое дарит нам эта надежда (она же иллюзия), остается с нами. (В «Волшебной горе» это знание о жизни вызывает любопытство не меньшее, чем пропавший бриллиант в детективном романе.) Дочитав роман, мы хотим перечитать его не потому, что поняли, где центр, а чтобы еще раз почувствовать себя оптимистом. Мы стараемся поставить себя на место то одного, то другого персонажа и понять, в чем они правы, прикладываем усилия для превращения слов в визуальные образы и совершаем в уме еще множество операций, требующих скорости и внимания, – и в результате у нас возникает ощущение, что в романе нет какого-то одного центра. Однако это знание не достигается простыми умозаключениями, а переживается как опыт – опыт чтения романа. Для современного секуляризованного человека чтение серьезных романов – способ увидеть в мире смысл. Догадавшись об этом, мы понимаем, что не только у мира, но и у нашего разума центр не один.

Именно об этом свидетельствует все то множество операций, которые мы выполняем в своей голове, когда читаем роман; об этом говорят наши усилия понять персонажей с разными точками зрения и моральными принципами, а также наша способность, читая, одновременно верить в противоречащие друг другу вещи и даже, не испытывая никакого дискомфорта, придерживаться противоположных убеждений. Чем больше мы читаем серьезных романов, пытаясь найти трудноуловимый центр, тем яснее сознаем как свою способность верить одновременно во многое, так и то, что на самом деле ни у нашего разума, ни у мира нет центра. Возникает дилемма: для того, чтобы понимать мир и все, что в нем есть, нам нужен центр, и в то же время нам хочется противостоять силе этого центра, его подавляющей логике. Политический аспект есть как в желании понимать, так и в тяге к сопротивлению центру. По-настоящему разрешить эту дилемму может только роман, обеспечивающий уникальный баланс ясности и двусмысленности, контроля и свободы интерпретации, композиции и фрагментации. К таким романам нельзя отнести, например, ни «Убийство в Восточном экспрессе» Агаты Кристи, ни «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса, поскольку в первом центр слишком очевиден, а во втором такому читателю, как я, пытаться отыскать его практически безнадежно. Кому, когда, как и о чем говорит роман – все это меняется со временем. Как и центр романа.