Наизнанку

— Наши желания невозможно совместить… — Янка горько вздохнула и опустила голову, теребя серебристую ткань платья. Затем она встала и подошла к окну ближе. Опустила теплую ладонь на стекло, вокруг которой вмиг все запотело. Она стояла ко мне спиной, демонстрируя всю провокацию этого тонкого куска ткани. Глубокий вырез открывал всю спину. Видел рельефное очертание позвоночника, чуть торчащие лопатки и золотистую шелковистость кожи. Чуть округлившиеся бедра растягивали ткань, позволяя ей облегать каждый сантиметр ее будоражащих изгибов. От серебряной застежки на шее тянулась тонкая цепочка, игриво покачивающаяся по спине от каждого вдоха. Платье сверкало, притягивая к себе все переливы гирлянд за окном. Яна стояла так задумчиво и неподвижно. А я наслаждался этой паузой. Казалось, мир и правда остановился…

— Ты меня любишь? — она обернулась так резко, что я готов был схватиться за ствол, висящий под пиджаком. Сердце гулко ударилось о ребра, сбив размеренное дыхание.

— Черт! Яна, я чуть не открыл пальбу. Ты можешь двигаться чуть грациознее?

— Наскалов? — Спереди платье было полностью закрытым и на первый взгляд скучным. Плавная линия ворота, длинные рукава, только напрягшиеся соски выдавали отсутствие белья. У меня было раздвоение личности, однозначно! Потому что одной половине хотелось накрыть ее и спрятать от посторонних глаз, а другая половина вальяжно растеклась по креслу, наслаждаясь потоком зависти, бурлящим в зале за спиной.

— Яна?

— Ответь! Сейчас же! — она чуть прикрикнула, на что отреагировали гости за соседними столиками.

— Боже, Кролик, ты такая девчонка… — я рассмеялся, чуть закинув голову на спинку кресла.

— Говори! — ее глаза вмиг стали прозрачными, исчезла мягкая голубизна, а от разлетающихся искр можно было прикуривать.

— Тебе нужна такая же шоколадка, как у всех? — я кивнул в сторону Маринки, прильнувшей к своему мужу. Они выглядели счастливыми. Им было комфортно и хорошо. Не отрывались друг от друга весь вечер, лавируя в танце между толпящихся пар на танцполе.

— Что ты имеешь в виду?

— А что ты называешь любовью? Что это?

Янка застыла и сделала шаг назад, прижавшись к стеклу. Ее глаза округлились, а ладони сжались в кулаки. Выгнув спину, как кошка, она была готова к прыжку. Ее сдерживали только сотни любопытных глаз, направленных сейчас только на нас.

— Ян, запомни, любовь — слово. Это шесть бездушных букв. Чем хуже слова — дорога, звонок, курица? Чем они хуже? Количество букв одинаково, даже есть гласные и согласные. В чем разница? — не знаю, почему начал разговор здесь и сейчас. Внутри что-то вспыхнуло и стало гулко потрескивать, предвещая взрыв.

Янка оттолкнулась от окна и подошла почти вплотную, положив руку прямо на кобуру под пиджаком.

— Клянусь, Наскалов, я сейчас тяпну сто грамм виски и начну палить в тебя! Ты для этого учил меня стрелять, да? Для того чтобы я выбивала из тебя признание? Скажи, что ты меня любишь.

— Пока нет, — я откупорил бутылку и слишком резким движением плеснул виски в стакан. Коричнево-золотая жидкость бурным потоком брызнула в разные стороны, оставляя уродливые кляксы на голубой скатерти. Желание разрушить, испортить, сломать, испачкать — все, что двигало мной сейчас.

— Что?

— Пока нет!

— Я убью тебя.

— Нет, потому что мы еще не добрались до дома, где я мог бы любить тебя всю ночь. До самого рассвета! Выжал бы тебя, как лимон. До последней капли… Но вместо этого мы стоим тут… В окружении пафосных парочек, бросающих в нас гневные взгляды…

— Я клянусь, что пристрелю тебя, пока ты будешь спать! Это же просто слово… Сложно сказать? Нужно обязательно запутать?

— Это не слово… В данном случае это, скорее, действие…

— Ненавижу… — прошептала она и схватила бутылку со стола. Глаза так и горели пылающими переливами. Яна кусала губу, напряженно сверля меня взглядом. Видел, насколько она возбуждена. Грудь быстро покачивалась от поверхностного и частого дыхания, а соски перекатывались под полупрозрачной тканью, притягивая все мое внимание.

— Хватит пить! — вырвал бутылку из ее руки. — Тебе еще детей рожать.

— Кого-о-ого? — она чуть пошатнулась и упала в мягкое кресло. — Какие дети? Из тебя невозможно выбить просто слово!

— А чего ты хотела? Содрала с меня три шкуры брони? Вывернула наизнанку, оголив все мои чувства, и решила фигуру ни разу не попортить? Не получится, Кролик. Как только я тебя полюблю, ты родишь мне сына. Первым, я думаю, будет Петр. А дальше разберемся…

— Ненавижу тебя! — она поджимала губы и яростно шептала, проговаривая каждую букву. — Смотрю на тебя и ненавижу, аж до боли в груди, но потом замираю и понимаю, что готова прямо здесь скинуть с себя это ужасное платье и смотреть, как ты истекаешь слюной!

— Ты подумай, милая. Пока ты не решишь, что для тебя важнее — слово или действие, я буду молчать. Думай, милая… Думай…