Мы обладали замечательной способностью бесить и расстраивать друг друга, сохраняя бесстрастность, но так и не овладели навыком разговаривать друг с другом о важном. После «The Dark Side of the Moon» у всех нас появилась привычка критиковать грубо – и еще хуже воспринимать критику. Роджера порой обвиняют в том, что он любит конфронтации, но я не думаю, что дело обстоит так. Я думаю, Роджер порой не сознает, до чего пугает людей; едва решив, что конфронтация необходима, он угрюмо устремляется к победе, используя в бою весь свой арсенал – а весь его арсенал бывает очень страшен. Есть и плюсы: я думаю, это качество служит Роджеру колоссальным подспорьем в гольфе, теннисе и покере… Дэвид, напротив, изначально может быть не таким упертым, но едва он выбрал курс, его уже не сбить с пути. Когда этот неподвижный монолит повстречался с непреодолимой силой Роджера, сложностей было не избежать.
Когда работа завершилась, мы грандиозно поспорили о списке участников; в конечном итоге имя Дэвида из списка исчезло, хотя была достигнута договоренность о том, что ему заплатят. Майкл Кеймен остался сопродюсером – заодно с Джеймсом Гатри.
Почему мы пошли на поводу у Роджера, совершившего натуральный захват власти? Мы как неизбежность принимали множество вещей, которые теперь, в ретроспективе, кажутся совершенно ненужными. Может быть, это малодушное смирение – результат постепенных перемен в структуре группы, выкованных предыдущим десятилетием. Может быть, сомневаясь в своих композиторских способностях, Дэвид считал, что, подняв соответствующие вопросы, мы рискуем потерять Роджера и тем самым потеряем все. Или, может, после ухода Рика мы боялись, что нас обоих будут бойкотировать и вытурят из группы по одному. Мне больно это признавать, но, как бы то ни было, объявить Роджера главным злодеем хоть и заманчиво, но, пожалуй, неуместно.
Этот период я запомнил как особенно напряженный, как будто все мы цеплялись за группу и держались с трудом. В личной жизни у меня тоже все шло не совсем гладко. После года отсутствия я разбирался с собственными драмами. Я разводился с Линди и собирался окунуться в новые отношения с моей нынешней женой Аннетт. Учитывая мою склонность избегать конфликтов в эмоциональных вопросах и в реальной жизни, сказать, что было нелегко, – ничего не сказать. Хуже всех пришлось Линди и двум моим дочерям – Хлои и Холли, хотя меня гложет чувство, будто я тогда считал, что поистине страдаю я один.
К выходу альбома в марте 1983 года была обрублена еще одна пинкфлойдовская ниточка. Из-за крупного перерасхода на одной видеосъемке Сторм и По расформировали «Хипгнозис» (возможно, ссылаясь на «визуальные разногласия»); в оформлении «The Wall» участвовал Джеральд Скарф, однако Сторм мог резонно рассчитывать на работу над конвертом нового альбома. Но конверт не достался ни Джерри, ни Сторму: Роджер предпочел разработать дизайн сам. Фотографировал для него Уилли Кристи – которому, я думаю, было немножко неловко, потому что он был не только превосходным фотографом, но и шурином Роджера, – однако отсутствие «Хипгнозиса» добавило несколько децибел к «сигналу отбоя», явственно прозвучавшему для компании, которая некогда была группой
Не думаю, что Роджер полностью доволен альбомом, – если не ошибаюсь, однажды он назвал «The Final Cut» «глубоко дефектным», – но, видимо, он там много чем гордится. Альбом посвящался его отцу: ясно, до чего личной эта пластинка была для Роджера и отчасти – до чего чужими ей были мы. Для меня она олицетворяет настолько тяжелый период в моей жизни, что спокойно проанализировать композиции я не в силах. Как бывало со всеми нашими пластинками, завершенный альбом – скорее дневник нескольких месяцев моей жизни, чем музыкальное произведение, о котором я могу объективно судить.