Наизнанку. Личная история Pink Floyd

Другим недостающим звеном оказался Боб Эзрин. На языке группы наше расставание описывалось словами «музыкальные разногласия», но на самом деле его можно объяснить целым рядом инцидентов. Роджер по-прежнему кипятился из-за неудачного интервью, которое Боб дал одному американскому журналу как раз перед шоу «The Wall». Один друг-журналист (теперь уже не друг) вытянул из Боба – и опубликовал – полное описание шоу, включая эксклюзивное откровение насчет обрушения стены в качестве гранд-финала. Боба это предательство бывшего друга ужаснуло не меньше, чем всех остальных, однако, подлив масла в огонь, журналист приписал Бобу куда больше того, что Боб заслуживал, – по крайней мере, больше того, что он заслуживал на наш взгляд.

Стив позвонил Бобу, пригрозил судебным процессом и намекнул, что, своим разговором с прессой нарушив контракт, Боб может лишиться заработанного тяжким трудом вознаграждения. Боба все это потрясло. Совсем недавно он был полноправным членом внутреннего круга – и вдруг очутился в изоляции. Ему ясно дали понять, что даже его присутствие на шоу нежелательно. Сейчас я думаю, что мы просто не понимали, до чего устрашающим бывало наше общее неодобрение. Пластинка только-только начинала проявлять характерные признаки будущего хита, а Боб даже не мог насладиться моментом славы.

В конце концов конфликт был забыт, но пыль висела в воздухе еще пару лет, и Роджер совершенно не готов был снова взять Боба на борт – это если предположить, что Боб мечтал вернуться. На мой взгляд, это было очень прискорбно. Да, у Боба на уме могла быть ерунда, зато все, что было у него на уме, сразу оказывалось на языке…

Брешь, возникшую после ухода Боба, отчасти заполнил Майкл Кеймен, не только высококлассный композитор – позднее номинированный на «Оскар», – но и очень хороший клавишник. Это решило практические проблемы, оставшиеся после ухода Рика. Однако конфронтационный подход к записи Майкла не привлекал. Да и зачем бы ему? В любой ситуации он попросту замечательно делал свое дело. Над «The Wall» он работал, даже не общаясь с нами живьем, и политика группы не входила в круг его интересов.

Джеймс Гатри в период работы над «The Final Cut». Ранее Джеймс уже работал с нами над перезаписью «Money» для сборника «A Collection of Great Dance Songs». Дейв запрограммировал ритм на недавно выпущенной драм-машине LinnDrum, а затем я пришел в студию, чтобы перезаписать живые барабаны. К несчастью, мой хронометраж не совпал с машинным. Джеймс объяснил мне, что у нас проблемы – расходятся и тембр, и хронометраж. Он припоминает, что я внимательно выслушал его замечания, кивая и взвешивая каждое слово, а затем сказал: «Н-да, хронометраж и связность мне никогда не давались. Я обычно куда лучше выступаю на вечеринках после шоу».

Бо́льшая часть работы над альбомом «The Final Cut» прошла на студии Mayfair на Примроуз-Хилл в северном Лондоне. Студия удобно располагалась рядом с рестораном, который нам всем нравился, и вдобавок в ней хотел работать Джеймс Гатри. Некоторые партии записывались и на других студиях – в том числе Olympic, RAK, Eel Pie, а также на домашних студиях Роджера и Дэвида (обе к тому времени были оборудованы на профессиональном уровне). Название студии Роджера The Billiard Room[32] намекало, каким оборудованием он дополнил 24-канальный магнитофон…

Отчасти все это объяснялось нежеланием возвращаться на «Британия-роу» – технически она теперь была в куда лучшей форме, но ей по-прежнему недоставало ряда качеств, которые Джеймсу представлялись весьма существенными. И пожалуй, работать на нейтральных студиях, а не в «Британия-роу» было мудро: запершись в нашем ядерном бункере, мы бы скорее взорвались изнутри. Единственную техническую заминку в Mayfair устроил один ассистент, который проспал и продержал нас на пороге студии в выходные перед Рождеством. Ради его же безопасности ассистенту посоветовали в новом году на студию не возвращаться.