Несколько месяцев спустя начались съемки фильма с Джеральдом Скарфом и Майклом Серезином в качестве сорежиссеров, а также с Аланом Паркером в качестве главного продюсера, но спустя неделю стало ясно, что такая система нежизнеспособна. Алана повысили до режиссера, Майкл удалился, Джерри поручили другие обязанности, и мы начали заново. Столь скорая перестройка руководящей структуры была, пожалуй, недобрым знамением. Существует куча историй о разногласиях на съемках. У Алана Паркера была четкая концепция, но не менее четкая она была у Джерри и Роджера. Джерри определенно чувствовал себя не у дел, потому что Алан Паркер и новый продюсер Алан Маршалл составили одну самодостаточную фракцию, а Роджер и Стив О’Рурк – другую. Все это было явным рецептом катастрофы, но, мне кажется, в результате талант одержал победу над организацией. Анимация Джерри пережила переход со сцены на большой экран, и с Бобом Гелдофом, исполнителем главной роли Пинка, тоже все сложилось хорошо.
И Боб, и Роджер рассказывают историю о том, как Боб со своим менеджером ехал на такси в аэропорт и менеджер сообщил, что Боба зовут сыграть Пинка в фильме и что это потрясающий карьерный ход. Боб взорвался, изрыгнув примерно следующее: «Да мне насрать. Я, ёпта, ненавижу „Пинк Флойд“». Роджер вспоминает так: «Это продолжалось, пока они не добрались до аэропорта. Боб, однако, не знал, что за рулем такси сидел мой брат. Который позвонил мне и сказал: „Ни за что не угадаешь, кого я только что вез…“» К счастью, Боб передумал и согласился сыграть эту роль.
На пробах он покорил всех, показав одну сцену из «Полуночного экспресса» и телефонную сцену из «The Wall». Умасленный Аланом Паркером, Боб всего за пару часов из сдержанного новичка преобразился в мелодраматического трагика. Одна беда: лишь позднее он осознал, что в фильме у него почти нет реплик.
Съемки фильма оказались под угрозой, когда застопорились переговоры с менеджментом Боба о деталях его контракта. Едва ответственная персона наконец-то приземлилась в Лондонском аэропорту, ее тут же задержали и увезли на допрос. Но хотя всевозможные контрактные вопросы не были улажены, Боб самоотверженно приступил к работе.
Несмотря на свои сомнения, Боб, по словам Алана, отдал роли все, что только мог. Для одной сцены он даже готов был сбрить брови. Плавать Боб не умел, и, опять-таки по словам Алана, «сцены утопления в бассейне на крыше дались ему легко – они были совершенно подлинными». Пожаловался Боб лишь однажды, когда холодной ночью во время съемок на старой кондитерской фабрике в Хаммерсмите ему пришлось раздеться, после чего его обмазали розовой слизью и велели превратиться в фашиста.
Сцены на поле боя снимались на Сонтон-Сэндз в Девоне. Этот замечательно полезный пляж подарил нам некоторое число задних планов, включая койки с конверта альбома «A Momentary Lapse of Reason». Один из макетов немецкого бомбардировщика «штука», вдвое меньше настоящего размера, под управлением опытного пилота, сыграл свою роль прекрасно. Другой потерпел катастрофу, и его поглотило море. Припоминаю одно раннее утро в песках, когда во мгле и дыму сражения мы возрадовались, узрев сервировочный столик на колесиках, которым поставщик провизии мужественно маневрировал по дюнам, чтобы мы безопасно подкрепились чаем и бутербродами с беконом.
Другим знатным местом для съемок стал Королевский садоводческий зал в Лондоне – там две тысячи скинхедов были рекрутированы изображать толпу на рок-концерте пополам с политическим митингом. Склонность пропивать гонорары в ближайших довольно дорогих барах и ненависть к форменной одежде (пусть даже на несчастных статистах) обеспечила весьма оживленную атмосферу на грани угрозы жизни. На хореографа Джиллиан Грегори легла невозможная задача – обучить скинхедов простейшим танцевальным па. Два часа Джиллиан упрощала танец, понижая уровень сложности, а потом сдалась. Увы, военная четкость, которой она добивалась, оказалась недостижима: если посмотреть на результат, видно, что они делают что-то такое в унисон, вопрос только в том – что?