Наизнанку

— Вот суки, четыре дня лежит и даже не удосужились ей носки снять. Хирурги, бл*дь. Как ректально девок смотреть, так да, а бабке на ноги взглянуть хрен, — тяжело вздыхает и начинает стучать пальцами по стойке. А потом меня впервые накрыло, я сама не поняла, что случилось. Терпеть не могу грубиянов и хамов, но то, как Марк говорил с лечащим врачом этой бабули, меня убило наповал. И, как ни странно, в хорошем смысле слова. Я и раньше поняла, что он мне нравится, как врач. А сейчас передо мной говорит мужчина. Как в каком-то кино раздал люлей, причем врачу на порядок старше себя, а тот и не пикнул, осознавая свой промах. Другой бы так не смог, это последнее, что пронеслось в моей голове, перед тем как я поняла, что мне все это нравится. Точнее не все, а он. Какой ужас.

— Ясное дело мы ее не забираем. Пока у нее гниет нога, мы сахара ей не наладим. Вот когда ее прооперируете, тогда и нас звать не придется. Схемы мы вам распишем, но это мало что даст. И да, у вас тут полы плоховато моют, под койками мусор. Пусть под бабушкой помоют, — уже на спокойных тонах завершает свою речь Марк Михайлович. Обруганный доктор кивает и отходит в сторону. Мой же доктор открывает историю болезни и начинает мне диктовать.

— А может я на компьютере быстрее напишу?

— Нет. От руки, и чтобы было непонятно. Вот когда дойдем до схемы, пиши предельно разборчивым почерком. Давай шевелись, я устал.

Пишу быстро, не вникая в услышанное, мне бы и хотелось, да постоянно подгоняют. А еще дышат в затылок. Конкретно так. В какой-то момент мне показалось, что сейчас он мне снова поднимет халат, а потом и под юбку залезет. Но нет, кажется, даже не касается.

— Подпись, Мариша, — шепчет мне на ухо.

— Что? — поворачиваю к нему голову и зачем-то смотрю на его шепчущие губы.

— Подпись свою ставь и валим отсюда.

— Да, точно, — да что со мной? Это гнилостный запах на меня так влияет? Ставлю свою подпись, Марк, никакой он сейчас не Михайлович, тут же расписывается рядом. Закрывает историю болезни и передает постовой медсестре.

— Пойдем.

Снова подталкивает меня к выходу и нажимает на кнопку лифта. Мы заходим внутрь и за нами заходят еще два человека. Оказываемся мы впритык друг к другу, что отлично помогает моему куратору положить мне свою руку на мою попу. Черт, это мне не кажется! Он задирает халат и начинает гладить мою пятую точку. Как только створки лифта открываются на третьем этаже, он сжимает мне легонько ягодицу. Марина, очнись! Чего ты стоишь как вкопанная? Наконец мой мозг включился, и я как смогла ударила его по руке. Но получилось что-то настолько легкое, что он и не понял протест это или напутствие, мол потрогай мне попу сильнее. Тут надо сказать спасибо прибывшему на первый этаж лифту. Как только створки открылись, я тут же вылетела из него.

— Чего ты такая быстрая, Мариша?

— Что это сейчас было в лифте?

— Я гладил и жамкал твою попу. Мне нужно было срочно потрогать что-то приятное, не только же чьи-то ноги, — закончив свою речь наклоняется ко мне, вдыхая запах моих волос.

— А сейчас вы что делаете?! — отстраняюсь от него.

— Нюхаю твои волосы, — кладет руку мне на затылок, притягивает к себе и утыкается губами в шею. Сглатываю, не в силах что-либо произнести.

Глава 15

Мы стоим почти у выхода, а мне дышат в шею? Черт, что со мной сегодня не так?! Нет, он не дышит, он касается меня губами, но это точно не засос, я бы почувствовала и вроде губами не водит. Нет, все-таки водит. Вот это и есть самый настоящий бред. Только почему я стою как завороженная? Давай, вымолви уже хоть слово, Марина, ну или оттолкни его, на ногу, в конце концов, наступи. Паралич! Точно! У меня гребаный паралич мышц и языка тоже. Это как во сне, я вроде и хочу бежать, а ноги не двигаются. Хочу закричать, а язык словно к небу прирос. В итоге я выдавила из себя что-то нечленораздельное, и хотела бы понять что, да я не в ладах ни с мозгом, ни с языком. Малыши и то лепечут что-то более вразумительное. Стою как примороженная, а юбочник одной рукой уже копается в моих волосах и продолжает, не побоюсь этого слова, изучать мою шею. И если бы не мимо проходящий врач в белом халате, я бы не очнулась. Легонько отталкиваю Марка, дабы не вызывать к нам повышенное внимание окружающих и начинаю поправлять выбившиеся пряди волос.

— А ничего что мы в больнице?!

— Ничего страшного, мой рабочий день уже закончен, могу сойти за больного. Пойдем, — берет меня за руку и ведет к выходу.

Никогда не любила, когда трогают мою ладонь. Это кажется слишком личным, почему не взять под локоть, за плечо, а именно ладонь? Хотя зачем устраивать поток лицемерия в собственной голове, себе-то можно признаться, что ладонь у него приятная и помыться после нее не хочется. В конце концов, куда более личное-собственная шея, попытки изучения которой, постороннему лицу, я не запретила. Я не знаю зачем останавливаюсь посреди улицы в далеко не самую лучшую погоду, тем более без верхней одежды. Наверное, меня просто гложет любопытство, что на этот раз он ответит на мои вопросы.