Накануне

Людская волна хлестнула обратно. Грузный, огромный, в ватной шапке, с разбегу толкнул Наташу в грудь грудью, сбил на мостовую, перешагнул. На секунду Наташа потеряла сознание, но очнулась тотчас от дикой боли в придавленной, левой ноге. Еще раз рванул воздух залп. Наташа припала к земле, к мостовой. Рядом свалился рабочий, без вскрика. Она еще крепче прижалась к мерзлым торцам щекой. Крепко, до судороги. Мысль одна только прорезалась, как в тумане, — Маришин приказ: "Нельзя быть убитой".

Когда она поднялась, кругом, по улице, было безлюдно и тихо. Вдали, у здания Думы, стояли цепью солдаты, в папахах, в башлыках, перекрещенных через грудь. К часовне, рядом с Гостиным, такие же солдаты по двое несли недвижные, волочившиеся руками по земле тела. Там и сям, раскидав ноги и головы, ничком, навзничь, скрючась на боку, лежали еще трупы.

"Марина?.."

Наташа, шатаясь, пошла к часовне. Солдаты загородили дорогу:

— Куда? Нельзя, барышня.

Она пробормотала.

— Мне посмотреть только… Я с подругой была…

Подошедший офицер ответил галантно и мрачно:

— Женщин… там нет. Среди раненых, по-моему, не было тоже. А пропустить не могу. Потрудитесь идти. Здесь нельзя.

Застучали копыта. Офицер обернулся, перехватил ножны шашки левой рукой и гаркнул неистово:

— Смиррно!

С Михайловской подходила на полной рыси группа всадников. Впереди генерал, в бакенбардах, в серой барашковой шапке, закрещенной по суконному днищу золотым галунным крестом. Он слегка наклонился к гриве.

— Здорово, павловцы! Спасибо за службу!

— Рады стараться, ваше пре-вос-хо-ди-тель-ство!

Солдаты прокричали старательно, четко и дружно. Офицер, рука к козырьку, подбежал уже к самому стремени. Вытянулся в струну. Докладывает, наверно.

Наташа повернулась и пошла по пустой улице. Теперь куда? Где теперь разыщешь Марину?

Домой? Даже подумать страшно…

В сквере, перед Александринским театром, было пусто, как и на всей улице. Запорошенная давним, уже спекшимся снегом, стояла, топырясь складками мантии, бронзовая императрица. Наташа села на скамейку. Холода она не чувствовала. И как вообще можно чувствовать, когда случилось что-то непоправимое.

Глава 28 Четвертая рота

Генерал принял рапорт, крикнул еще раз: "Молодцы, братцы!" — и уехал в сторону Адмиралтейства курц-галопом.

— Вольно!

Солдаты рассыпались кучками, закурили. От крайнего фланга, у самой панели, отделился солдат, дошел до угла набережной — точно разминая ноги походкой и быстро завернул на Михайловскую. Остановился, прислушался, проверяя, не заметил ли кто, нет ли оклика, и, пригибаясь головой и плечами, как на перебежке под вражьим огнем, побежал вдоль улицы. За подъездом гостиницы оглянулся, свернул влево, мимо театра, в проулок, вышел на канал, подтянулся, вскинул ружье уставным приемом на плечо и замаршировал тщательно, как на смотру, к видневшимся вдали зданиям конюшенного ведомства.

Дневальный у ворот кивнул, пропустил, не спрашивая: по шагу видно служебно идет солдат. Притом — павловец, свой же, только не той роты, что расквартирована временно здесь, в царских конюшнях. В собственных Павловского полка казармах, что на Марсовом поле, переполнение: батальон особенно усиленного состава, по военно-запасному штату, шесть тысяч человек. Четвертой роте пришлось отвести отдельное помещение.

По двору кучками, торопясь, шли к манежу солдаты. Кто-то окликнул.

— Ау! Ивасенко? К батальонному пакет, что ли? Во-он туда, во флигель, только что прошел.

— Здорово, Машков, — отозвался пришедший. — Это у вас что же за сбор?

— Да вроде как на сходку… Писарь, видишь ты, проболтался: в канцелярии ротной бумага получена, чтоб, как только рабочие бунт кончат, без промедления роту на фронт… А мы ж все — эвакуированные для городской караульной службы, нам в окопы обратно не полагается… Ну, ребята, ясное дело, растревожились. Опять же — события… Ты с чем к нам?

Ивасенко, не отвечая, пошел к манежу. Ворота настежь, гудят солдатские голоса: народу — тысяча будет, не менее. Растерянный стоял в сторонке, к выходу поближе, фельдфебель. Ивасенко окликнул его насмешливо:

— Господин фельдфебель, что ж это у вас митинг не по форме? Надо председателя выбрать.

— Митинг! — огрызнулся фельдфебель. — Еще чего! Где ты митинги у солдат видал? Устав знаешь?

Ивасенко рассмеялся.

— Ты б еще на псалтырь кивнул! Какое в уставе о солдате понятие: не выпячивай брюха да не относи зада. А митинги я на фронте, в Риге, видал, в 249-м когда служил, до переводу.

— Не ври! — оборвал фельдфебель. — Будут на фронте такое терпеть.

— На фронте? — Ивасенко нарочно повысил голос, и тотчас на слово «фронт» потянулись к нему ближайшие солдатские кучки. — Там, безусловно, снарядами кроют и жрать нечего, но в смысле солдатского обращения с здешним не сравнить, как свободно. Начальство там в струне ходит. Знает: ежели что, в первом же бою — пуля в спину.

Солдаты кругом захохотали. Фельдфебель возмущенно подтянул портупею шашки.

— Непотребно выражаешься… За такие слова, знаешь, чего будет.

— А ну, чего? — вызывающе сказал Ивасенко. — Расскажи, я послушаю.