Читаем Накануне полностью

Целый день на ногах. Правда, не зря топали. И с преображенцами ладно как будто поговорили, с волынцами — и того лучше. Только с разъездом 9-го кавалерийского запасного дело не вышло: повздорили… Ну, да конные, известно, не головой, другим думают. Да и значения особого нет: у драгун и казаков лошади до того замотаны, что еле ноги переставляют. Куда им в атаку… овса пятый день нет.

Толкнулись было и к морякам, в Крюковские казармы. Тоже не вышло. Усиленный — отборный, надо полагать, — караул, офицер на самом виду: сразу же выскочил. С морячком каким-то, однако, перекликнулись через окно: в город увольнения матросам вторую неделю нет, сидят взаперти. И вскрыться нечем — винтовок матросам не полагается по береговому положению.

— Теперь куда?

Ивасенко сказал нерешительно:

— Заночевать, что ли? Чайку глотнуть? Намаялись, собственно… А завтра, похоже, к расчету строиться. Напрасно мы тогда с канала, как городовиков распатронили, сразу с рабочими не ушли. Звали ведь… Хорошие ребята. И обогрели бы и напоили…

Остальные поддержали:

— Верно. А с утра, благословясь, с ними б ахнули.

— До утра далеко еще, — отозвался Мартьянов. — Может, успеем еще кой-чего по своему хозяйству справить… Рабочие, ты что думаешь, сейчас сидят чаек попивают? Готовятся… Я так соображаю, что ежели на Марсово, в полк?

— Думаешь весь батальон поднять? — задорно спросил молодой, безусый георгиевец. — Знаменито бы вышло: с двадцати человек да сразу на шесть тысяч. За спрос, как говорится, денег не берут. Пошли.

Павловские подъезды и ворота с Марсова оказались запертыми наглухо. Синими искрами искрится на пустом замерзшем поле снег. Обошли кругом — с Миллионной тоже нет свободного хода: калитка на замке, за высокой решеткой одинокие поблескивают штыки часовых.

— А ну-ка, откупори, земляки.

Часовые не отозвались, однако у решетки вырос офицер, в ремнях, во всем походном доспехе.

— Откуда?

— С наряда.

Офицер присмотрелся.

— Мартьянов, никак? Милости просим. Давно ждем.

По-глупому сказал офицер. Если ждут — ясно зачем. Сказал по-глупому и еще глупее того: засвистал в свисток.

Тотчас хлопнула из казармы, из караульного помещения, дальняя дверь. Через двор побежали солдаты.

Мартьянов дал своим знак — стронулись.

— Нет, мы еще погуляем. Пошутил я насчет заходу. До радостной встречи, ваше благородие!

Офицер схватился за кобуру, но Ивасенко уже дер жал винтовку к прицелу.

— Не утруждай пальчиков: стукну.

Офицер присел за сугроб. Караул подходил, развертываясь в цепь… Мартьянов с Ивасенкой отбежали к своим, за угол.

Теперь куда? В первую артиллерийскую, что ли? Здесь недалече.

— Пушки тебе занадобились? На кой они без пехоты…

Не строясь, угрюмо зашагали по сугробам наискосок через Марсово в направлении на Цепной.

Справа от здания казармы гулкий в морозной ночи торопливый дошел стук. Павловцы обернулись. Здание освещено, ясно видно: в третьем этаже, верхнем, недалеко от угла распахивали, срывая задвижки, окна.

— В помещении учебной! Го! Берегись, ребята!

Мартьянов вскинул винтовку. От окон треснул залп. Он перекрыл выстрел Мартьянова.

— В цепь! Отходи к Лебяжьей канавке… Ну, в час добрый! Заварилось, товарищи!

Где-то вкруг невидимые шуркали по снегу пули Мартьяновцы отходили перебежками через поле к канавке, за которой чернели застылые, чопорные, придворные деревья Летнего сада. Отбежали к самому берегу, залегли. Учебная команда от залпов перешла к редкому, одиночному огню.

Мартьянов скомандовал:

— Отставить! Попугали и будет. Патроны на дело пригодятся.

Полежали на мягком, теплым показавшемся и уютным, снегу. Но долго гостить здесь тоже не порядок: место открытое, сад в тылу. Инженерный замок под боком: там юнкера, белая кость. Окружат — и не вылезешь.

Мартьянов приподнялся.

— Сползай на низ, товарищи, и — по льду: выходи на Неву. Мост, верное дело, занят: как бы не задержали, если пойдем. А погреться что-то и мне охота.

Георгиевец спросил:

— А где та самая ночевка?

Мартьянов ничего не ответил.

Выбрались. Здесь, на речном просторе, холод был резкий. Выл ветер порывами, вздувая легкие полы шинелей. У перил далекого моста высоко чернели солдатские фигуры, присматриваясь к редкой цепочке людей, что брели, оступаясь, по глубокому невскому снегу.

— Еще в полынью попадешь… водяному… Гришке Распутину — в зубы.

— Выловили давно Гришку твоего: в царском саду, у царицы под окном, почетно в земле лежит. А насчет льда не беспокойся: тут лед крепкий, в человека рост лед! Против Охты, там, действительно, бывает: ключи теплые на дне, что ли… Влево забирай, чтобы на берег до складов выйти: на складах — воинская охрана, опять, пожалуй, палить придется. Эдак на завтра и патронов не останется.

Глава 32

Канун

В тесной комнатке рабочего общества потребителей от табачного дыма не продохнуть: заседают давно. В первый раз сегодня Выборгский районный комитет, по поручению ЦК, работает за арестованный городской: надо в курс по всем районам войти и решения на завтра принять по всему городу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза