Накануне

- А ты скажи: войну будешь кончать? Революционный закон... А почему приказ нумер первый из полков изымают? Почему отмена, я говорю? Нет, стало быть, свободы солдату?

Марина тронула голову рукой. Окопник, самый простой, неграмотный, наверно, и тот... Что это на нее нашло... Забаюкал? Стыд!

- Шкурник! - злобно крикнул Покшишевский. - О революции речь, а тебе только б шкура цела? Из войны вон?

В президиуме зашикали. Чхеидзе сказал картавым своим голосом:

- Вопрос о вступлении товарища председателя Совета рабочих и солдатских депутатов, Александра Федоровича Керенского, в кабинет министров, с сохранением за ним обязанностей товарища председателя Совета, разрешен, таким образом, в положительном смысле единогласно.

- Отнюдь! - отозвался голос, и в голосе этом Марина узнала сразу: Василий. - Вопрос не обсуждался. Прошу открыть прения.

Чхеидзе тревожно глянул по сторонам, вдоль председательского стола. Рядом с ним тотчас встал кто-то, незнакомый Марине, укоризненно шевеля белокурой бородкой. По рядам - возмущенный и угрожающий - нарастал шум.

Вставший заговорил, взволнованно, откидывая назад длинные мягкие волосы. И в голосе была скорбная укоризна.

- Сегодня великий всенародный праздник: в сбросившей тысячелетние цепи, свободной отныне стране провозглашается волей народа первое свободное правительство. И в эти незабвенные, светлые часы, когда весь народ охвачен одним радостным порывом, находятся люди, которые пытаются ненужными и неуместными прениями омрачить этот всенародный наш праздник, разорвать братское единение, в котором сливает нас всех победа революции. Кто эти люди - не надо, собственно, называть. Конечно же, большевики. Партия, которая воображает себя единственно революционной, которая не считается ни с кем, всегда срывает дружную общую работу партий, вносит распад и склоку в ряды революционной демократии... Но на этот раз мы не дадим сорвать наше единство. Тем более, что и среди них мы на этот раз найдем, я уверен, достаточно сильную поддержку против фанатиков. Такие большевики есть!

- Ложь! - не помня себя, крикнула Марина. - Имя?

Из рядов поднялся Василий.

- Я прошу слова.

Чхеидзе покачал головой отрицательно.

- Я не дам. По этому вопросу чего говорить. Этого нет в повестке. И пора кончить: в Екатерининском зале Временное правительство ждет иметь честь представиться революционному пролетариату и революционным солдатам. Я не буду открывать прения.

- Голосовать вы во всяком случае обязаны.

Чхеидзе осклабился:

- Для вас лучше, чтоб без голосования. Очень будет видно. Вы настаиваете?

- Больше, чем когда-либо.

Чхеидзе приподнялся.

- По требованию фракции большевиков я голосую: кто за вступление товарища Керенского?

Взметнулся лес рук. Марина увидела! Наташа со всеми подняла руку, восторженно. У нее права голоса нет. Сколько здесь таких... зрителей...

- Кто против? Раз... - Марина первая взбросила быструю руку, - два... шесть... одиннадцать... тринадцать... семнадцать... двадцать два.

- Жидковато! - засмеялся кто-то и басом, низким, запел "Марсельезу". Чхеидзе встал, улыбаясь, пожал руку белокурому.

Депутаты толпой двинулись к выходу.

В Екатерининском зале, только что выйдя из комнаты Исполкома, Марина натолкнулась на Наташу.

- Пасха! - сказала Наташа, стряхивая с ресниц счастливые, градом, слезы. - Пасха!

Глава 59

Пасха господня

- Пасха?

Марина повернулась лицом к колоннаде.

Временное правительство не дождалось, пока закончится заседание Совета: представление уже началось. Зрители давно собрались, давно стоял в зале нетерпеливый гомон разночинной огромной толпы. Во дворец на сегодня сошлись, как на былые премьеры, должно быть весь Петербург, кроме знати, здесь налицо. А быть может, - и знать? Мелькают в толпе именитые по иллюстрациям "Нивы", "Огонька", приложениям к "Новому времени", знакомые лица - артисты, писатели, адвокаты, чиновники. Праздничные лица и платья. Не знамена - цветы в руках. Так и быть должно. Кончена "революция" воскресает "жизнь": снова становится на привычные, наезженные пути быт. Как в тропарях пасхальных поется, действительно: "Праздник из праздников и торжество из торжеств".

В этой толпе растворились, незаметными стали вышедшие с заседания рабочие и солдаты.

На галерее, меж белых, строгих колонн, сияя серебром седины и багровым от голосовой натуги лицом, кончал "тронную" свою речь Милюков, отныне министр иностранных дел. Двадцать лет шел он к заветному этому посту - то во весь рост, то ползком. И вот, наконец, совершилось.

Марина усмехнулась невольно, глядя на седоусое, торжественное, именинное милюковское лицо.

- Благовествует! Чем, в самом деле, не пасха! И поп на амвоне.

Почти с ненавистью глянула на Марину стоявшая рядом Наташа. Как она может!.. Белокурый верно сказал: только б сорвать, только б потемнить другим радость... Потому что их кучка всего - против всех!.. Так, в отместку...

Она отошла в сторону, прочь. Надо уйти ночевать сегодня к Самойловой: они теперь вместе работают в информационной комиссии Совета: Соколов после "арсенала" устроил. Самойлова звала ночевать. И вообще надо куда-нибудь переехать.