Накануне Господина: сотрясая рамки

Не удивительно, что запрет курения расширяется почти экспоненциально. Сначала все офисы объявляются «свободными от курения», затем самолеты, затем рестораны, затем аэропорты, затем бары, затем частные клубы; затем в некоторых университетских кампусах запрещается курить в 50 метрах от входа, затем – уникальный случай воспитательной цензуры, напоминающий знаменитую сталинскую практику ретуширования фотографий номенклатуры: Почтовая служба США удаляет изображения сигарет на марках с блюз-гитаристом Робертом Джонсоном и с художником Джексоном Поллоком. Эти запреты целят в избыточное и рискованное наслаждение Другого, воплощенное в «безответственном» акте закуривания сигареты и в глубокой, с нескрываемым удовольствием затяжке (в отличие от клинтоновских яппи, курящих не затягиваясь или занимающихся сексом без действительного проникновения, питающихся обезжиренной едой и пр.) – действительно, как сказал Лакан, «после того, как бог умер, ничего больше не разрешено».

Самый лучший показатель такого нового статуса курения – это, как обычно, Голливуд. После постепенного, начиная с конца 1950-х годов, упразднения Кодекса Хейса, когда все табу (гомосексуальность, откровенный секс, наркотики и пр.) оказались сняты, один запрет не только сохранился, но и был заново введен как своего рода замена множеству старых ограничений: запрет на курение. В классическом голливудском кино 1930-1940-х годов курение на экране не только было абсолютно нормальным, но даже выступало одной из главных техник соблазнения (вспомните, как в «Иметь или не иметь» Лорин Бэколл просит закурить у Хэмфри Богарта). Сегодня, если уж кто закуривает на экране, то это точно арабский террорист или какой-нибудь другой преступник и антигерой. Рассматривается даже возможность использования цифровых технологий, чтобы стирать сигареты в старых классических фильмах.

Здесь симптоматична двусмысленная роль электронных сигарет, функция которых – такая же, как у обессахаренного сахара. Это электронное устройство, которое имитирует курение табака, производя дымок, который при вдыхании дает те же физические ощущения, так же выглядит, а иногда даже имеет тот же вкус и то же содержание никотина, что и табачный дым, хотя и без того же запаха, и предназначен уменьшить риски для здоровья. Обычно электронные сигареты – это портативные и автономные цилиндрические устройства размером с шариковую ручку, оформленные так, что похожи на настоящие сигареты или сигары. Иногда их запрещают в самолетах, поскольку они демонстрируют поведение, отягченное зависимостью; иногда, наоборот, их продают в самолетах. Электронные сигареты трудно классифицировать и подвергнуть регулированию: являются ли они наркотиком? Или лекарством?

Но кто же этот Другой, чья «зависимость» – говоря прямо, чье выставленное на обозрение избыточное наслаждение – так сильно нас беспокоит? Это не кто иной, как тот, кого в иудео-христианской традиции называют нашим ближним. Наш ближний по определению беспокоит нас, и эти «беспокоящие действия» (harassment) – еще одно выражение, которое хотя и отсылает к определенного рода действиям, функционирует довольно двусмысленно и служит идеологической мистификации. На самом элементарном уровне это понятие означает насильственные действия вроде изнасилования или избиения, а также другие виды социального насилия, которые, конечно, должны быть однозначно осуждены. Тем не менее в преобладающем использовании понятия harassment его элементарное значение незаметно соскальзывает в осуждение чрезмерной близости другого реального человека, с его или ее желаниями, страхами и удовольствиями. Другой не представляет собой проблемы, пока его присутствие не становится навязчивым, пока другой не становится действительно другим. Терпимость тут совпадает со своей противоположностью: моя обязанность быть терпимым по отношению к другому в действительности означает, что я не должен подходить к нему слишком близко, вторгаться в его/ее пространство.

Суды в большинстве западных обществ сегодня устанавливают ограничительный порядок по отношению к тем, кто оказывается виновным в «беспокоящих действиях» (преследуя его или ее, делая нежелательные сексуальные предложения). Тому, кто совершил такие действия, суд может запретить намеренно приближаться к жертве, и он должен будет сохранять по отношению к ней дистанцию не менее чем в сто метров. Какой бы необходимой ни была эта мера, тем не менее в ней есть нечто от защиты против травматического Реального чужого желания: не очевидно ли, что есть нечто ужасно насильственное в открытом проявлении своей страсти по отношению к другому человеку? Страсть по определению ранит свой объект, даже если тот, кому она адресуется, с радостью соглашается испытывать ее на себе.