Накануне и в дни испытаний

И все же в этой истории есть и то, что позволяет несколько смягчить тон воспоминаний Б. Л. Ванникова. У комиссии, особенно у военных, был свой резон. Все, безусловно, знали о тех запасах мосинских винтовок, которыми располагала страна. По данным Наркомата вооружения, их резервное количество к началу войны исчислялось восемью миллионами. При таком запасе не казалось уж очень недальновидным полное прекращение их выпуска. Другое дело, что почти все винтовки оказались на складах там, где вскоре появился враг. Но это был совершенно непредвиденный оборот событий, который только потому не стал трагичным, что выпуск обычных винтовок не прекратили.

И еще одно обстоятельство, которое надо, по-моему, учесть. Все мы, вооруженцы, знали, что Сталин в довоенный период очень часто на совещаниях по вооружению ставил вопрос о переходе на автоматическую, а потом и на самозарядную винтовку, логично доказывая, что эти виды вооружения будут эффективнее обычной винтовки в пять-шесть раз. Думается, что военным товарищам не хотелось терять инициативы в вопросе перехода на новый тип вооружения. Но это, конечно, мое личное мнение.

Не успели мы успокоиться, как новое волнение. Военная приемка приостановила отправку на авиационные заводы крупнокалиберных пулеметов Березина. Вдруг появились отказы в стрельбе по неясной для нас причине. Запас этих пулеметов на авиационных заводах давал возможность в течение нескольких дней разобраться в этом деле, но не дольше. Если затянем поставку пулеметов, то приостановим выпуск самолетов. А это уже крупные неприятности. Начиная с главного конструктора пулемета Березина, главного технолога и других заводских работников и кончая мной, директором, все мы это время не уходили с завода ни на час. Не отходили от пулеметов и лучшие отладчики - наши золотые руки. Пробовали многое, мучительно ожидая конца испытаний. Устранив предполагаемый дефект, отстреливали пулемет на полную "живучесть", то есть производили 6000 выстрелов. Но каждый день заканчивался одинаково неудачей - отказы продолжались.

И лишь за три дня до нового, 1941 года точно установили причину неполадок. При изготовлении затвора нарушали технологию производства одной важной детали, что обнаружить простым замером ее оказалось невозможно. На очередные испытания поставили три пулемета сразу, так как была общая уверенность, что причина неполадок найдена. Приближался новый год, который встречали коллективно в доме инженерно-технических работников, однако наша группа все еще находилась в тире, завершая испытания. И (о радость!) пулеметы бьют безотказно. Можно снова отправлять их на авиационные заводы.

Заехали домой, умылись, переоделись и сразу туда, где, как мы думали, уже шло веселье. Но оказалось, что собравшиеся даже не садились за стол - все ждали конца испытаний. Около трех часов ночи мы проводили 1940 и встретили 1941 год.

Веселье только начиналось, а я вдруг почувствовал себя плохо и незаметно уехал домой. Померил температуру - сорок градусов. Понял, что продуло в тире, где часто открывали двери, чтобы проветривать помещение от скопившихся пороховых газов. На другой день врач определил двустороннее воспаление легких. Температура не снижалась. На пятые или шестые сутки я почувствовал себя совсем плохо. Временами терял сознание, ртом шла обильная мокрота с кровью, ногти посинели, нос заострился. Как потом рассказывали, все стали готовиться к самому худшему.

О моем состоянии узнал нарком. Тотчас из Москвы по его указанию был отправлен самолет, который доставил для меня сульфидин - новейшее по тем временам лечебное средство. После нескольких приемов его температура упала, и я стал, хотя и очень медленно, приходить в себя. Так пришло спасение после, казалось бы, почти безнадежного состояния. Через месяц я уже был на ногах. Видимо, помогли и жизненные силы, которых в тридцать с небольшим лет во мне было с избытком. На всю жизнь я остался благодарен нашему наркому вооружения Б. Л. Ванникову, оказавшемуся таким чутким человеком. Это его качество проявлялось в отношении всех, кто работал с ним.

Хотя я считал себя еще молодым и не очень опытным директором, но видел, что перевооружение Красной Армии, по существу, приводит к перестройке всего народного хозяйства. Много делалось в черной и цветной металлургии, химической и электротехнической промышленности, в других областях, тесно связанных с обороной страны. Только беззаветная преданность рабочих, инженерно-технических работников, всех тружеников нашего социалистического государства помогала выдерживать это огромное, ни с чем не сравнимое напряжение. Мы, работающие непосредственно на оборонных заводах, чувствовали это, пожалуй, больше других. И все делали, чтобы в короткие сроки оснастить предприятия новыми станками, модифицировать старые, изготовлять в необходимых количествах оснастку, находить неизвестные до того технологические решения, заменять материалы, идущие на наши изделия, более качественными и т. п. Причем в этой огромной работе нельзя было допустить серьезных ошибок и просчетов.