Наказание

— Да, на шутника он мало похож. Ладно, — сдался следователь. — Ничего лучшего, чем отправить вашего мужа на обследование в институт Сербского, мы не придумали. Девяносто девять шансов из ста, что установят временное затмение рассудка, связанное с перенапряжением на работе, весенней депрессией и тому подобное. Немного полечат и вернут домой.

Дора Михайловна вспыхнула, вздрогнула и забыла про четко составленный план защиты.

— Это хорошо… Но ведь говорили, что у него было оружие. Боевое оружие. А за его хранение и применение могут также привлечь к суду, я ведь тоже кое-что понимаю, — и тут же поправилась испуганно: — В доме я никогда никакого оружия не видала!

Тяжело вздохнув, следователь неторопливо открыл страшный сейф. Яна Петровича внутри, конечно, не обнаружилось, зато со средней полки следователь снял тяжелый пистолет ТТ и стукнул им по столу.

— Этим пистолетом только гвозди забивать. Один чехол, залитый свинцом. И кое-как прилаженный механизм предохранителя.

— Так это не пистолет?

— Макет. Игрушка. Странно, что он им пользовался…

— Да он же не пользовался! — заторопилась Дора Михайловна. — Он только должен был испугать и все такое прочее, чтоб получилось как по-настоящему.

Следователь вскинул на нее посерьезневшие глаза.

— Должен был испугать? Простите, что вы хотите этим сказать, Дора Михайловна?

Ей захотелось клещами вырвать собственный язык или перерезать горло, чтоб не болтать лишнего.

— Да нет же, нет! Я ничего такого не хочу сказать! Наверное, он устроил эту шутку на пари, вот и взял игрушку, а не оружие.

— Значит, все-таки шутка на пари?

— Я так предполагаю из ваших слов, не более того, — змеей выкручивалась Дора Михайловна, четко понимая, что все более увязает в трясине, из которой ей не выкарабкаться. Велено же было на все отвечать: «Ничего не знаю, ничего не предполагаю!»

— Да, — закручинился следователь. — Не хотите вы помочь следствию.

И тут Дора Михайловна неожиданно для себя осмелела. Словно молнией озаренная, она поняла, что никаких искренних, доверительных бесед в этих кабинетах никогда не происходит! Здесь всегда идет игра — кто кого переобманет, кто будет хитрей, изворотливей и смелей. Наивная душа Доры Михайловны отринула от себя все сомнения и бросилась в атаку.

— А почему это я должна помогать? Не будем лицемерить, Дмитрий Николаевич, все обвиняемые и свидетели защиты вовсе не желают, да и не должны помогать следствию. Дело преступника — увернуться от наказания! Взять банк и остаться на свободе! Мой Ян Петрович, конечно, не преступник, но коли попал в такой переплет, то надо соблюдать правила игры, я так это понимаю. Истину пусть ищет судья. И не мучьте меня больше, пожалуйста. Я ничего не скажу… Потому что ничего не знаю.

Он негромко засмеялся.

— Вот на этой платформе, Дора Михайловна, и надо было стоять прочно, как скала. Но мучить вас я не намерен. Ян Петрович социальной опасности не представляет, даже если у него временно поехала крыша. С моей точки зрения, произошел какой-то фарс, какую-то оперетку разыграли, и в ней вашему мужу отвели не главную роль. А уж вовсе неофициально скажу вам… В этом деле что-то не так. Это не временное затмение разума, не сумеречное состояние души и не весеннее обострение вялотекущей шизофрении, как там объяснят психиатры, а нечто другое. И вы, лично вы, истину знаете, в этом я уверен… Но меня интересует только один-единственный ваш ответ, до конца искренний ответ… Может подобное повториться?

— Никогда!! — уверенно сказала Дора Михайловна и от волнения снова сделала ошибку. — Никогда и ни за что! Он расплатился по всем долгам! Наказание отменяет все счеты! Клянусь жизнью двоих своих детей и внука!

«Попалась, дура старая! — блеснуло у нее в мозгу. — Теперь конец!»

— Вот и хорошо, — улыбнулся, а потом засмеялся следователь. — Тогда до свидания.

Только на улице Дора Михайловна сообразила, что сказала слишком много, выдала мотивы поступков мужа, и для уточнения всех событий следователю надо было лишь разработать детали. Но это открытие ее совершенно не испугало. Кто сегодня будет искать детали в таком безобидном, как оказалось, деле? Все живы, деньги банка на месте, хранение оружия — отпало, а получилось попросту, что тихопомешанный профессор насмотрелся гангстерских фильмов и вдруг возомнил себя лихим грабителем. Вот и возникло в его мутном сознании стремление вернуться к детским мечтам, поискать в этих буднях какого-то перчика, ярких приключений. С мужчинами это бывает. Живописец Поль Гоген — уж за сорок лет ему было, бросил приличную службу, прекрасную семью и уехал на Таити, чтоб писать там свои картины и пьянствовать с туземками. Великий кормчий Мао на старости лет принялся кропать стишки, а не менее великий Карл Маркс незадолго до кончины собрался изучать русский язык, как будто не мог платить за качественные переводы. В старости мужики впадают в детство, вот почему Ян Петрович стал лихим разбойником, вернулся в маразм. Ей даже радостно стало на душе, она гордилась своим мужем.