Допросы, очные ставки шли сплошным потоком. Старший следователь истерично рыл землю проводя расследование, но Куля видел, что все усилия ментов направлены по ложному пути против него, на то, чтобы добыть компромат и доказательства его вины, а реального расхитителя чужой собственности никто так и не искал. Парадокс? Ошибка? Или умышленная акция? Неужели так глупы могут быть наши следователи? Или это очень хитрый преступник попался, прямо гений аферы! А что?! Все сходится: в течении долгого времени спокойно деньги присваивались под видом выдачи подложных договоров, а потом тупо и попросту все стрелки перевелись на Кулю только потому, что он возглавлял наблюдательный совет и имел бизнес, имущество, то есть то, что можно и интересно было забрать, а в крайнем случае им всегда можно было подкрепить главную версию мол вот оно награбленное! Использование имени Кули было удобно со всех сторон. А для осуществления этой аферы, оказывается, было достаточно всего лишь чтобы Ташков, признавший полностью себя виновным, на вопрос: "Почему ты это сделал?", ответил: "Мне приказал это сделать Павел Куля". Все, теперь Куля виновен, логика железная: с таким же успехом он тоже мог бы, как и Ташков, признать вину, а на аналогичный вопрос перевести стрелки на, например, министра финансов. Интересно, арестовали бы тогда Пензеника, как арестовали его?.. На самом деле, тогда Куле было больше интересно, кто же этот гений аферы?
Во время хода следствия на неоднократных очных ставках не очень понятно для Кули повели себя ряд граждан. "Веселая" гоп-компания, возглавляемая список кредитов "Медиум". Швалько, Вампиногов и Клюков рассказывали черт знает что, вразнобой фантазируя зачем-то, больше усложняя свое положение такими финтами, чем облегчая. Видно было, что люди очень напуганы и однозначно надавлены и обстоятельствами, и конечно допрашивающими, в этом сомнений не было. Результатом таких допросов, как и ожидалось в таких случаях, если отбросить ненужную шелоху, была чистая правда: документы подписывали, кредиты брали, деньгами распоряжались каждый по своему усмотрению, и никто из них ничего, никогда обратно в кассу не возвращал.
Но если в этой компании чувствовался сильный страх, и этим объяснялась некая путаница в показаниях, то в показаниях Мирошко Федора Ильича мутность на очной ставке объяснялась тяжело для Кули. Скорее всего это происходило в связи с нежеланием светить свои доходы, которые были у него в бизнесе, организованном вместе с Кулей, при том что тому приходилось указывать источник своих доходов, чтобы объяснить происхождение своих объектов недвижимости, которые по сути являлись не доходом, а скорее средством производства. Тем не менее существенных противоречий по сути дела при очной ставке не выяснилось, и Федор Ильич говорил на ней в основном тоже только правду. Не имея возможности пообщаться с Ильичем больше, чем того позволяли рамки следственного действия, у Кули почему-то после встречи остался неприятный и тяжелый осадок, но звонить кому-то из них из СИЗО для разговоров по душам, ему не хотелось. После того как он оказался за решеткой, явно почувствовалось качественное изменение отношения этих людей к нему, ощущалось, что они стали сразу чужими, и доверия к ним после этого не было.