Наказание (СИ)

Юноша, держась за его плечи, обхватил Грейвса ногами, позволяя аврору донести себя до кровати. Сбросив Криденса на мягкую поверхность, Персиваль наклонился, оставляя поцелуи на его шее, и Бэрбоун послушно запрокинул голову, прислушиваясь к своим ощущениям, пока властный мужчина изучал его губами и языком. У юноши буквально перехватило дыхание, когда Грейвс решительно расстегнул его рубашку и скользнул поцелуями по груди к животу, расстегивая брюки и стягивая их. В тот момент к возбуждению примешался испуг, однако Криденс даже не попытался остановить любовника, предвкушая то, что будет дальше.

Всё происходило словно во сне: Криденс крепко сжимал плечи Грейвса, словно боясь потерять опору, и дрожал от небывалого удовольствия, пока тот двигал головой вверх-вниз, безжалостно терзая своего юного любовника приближением оргазма. Бэрбоун выгибался и ерзал на месте, а по его лбу градом катился пот. Губы двигались, когда он шептал что-то, словно был в бреду. А Грейвс неспешно гладил чужие ноги, то выпуская, то вновь затягивая член юноши в рот и дразня его ласками языка. Криденс когда-то попросил о взрослой любви, и он её получил. Порой Бэрбоун был готов проклинать Грейвса за это. Тот сначала набирал темп, лаская в безумном ритме, затем останавливался и замирал, сбивая напряжение и растягивая этим пытку. То он ласкал и говорил, что Криденс давно уже взрослый, а то мог перекинуть его через колени и отшлёпать словно мальчишку. Или перегнуть через край стола, а после наказания взять в этой же позе. И обиднее всего, приятнее всего, что эти порки приносили настоящее наслаждение. В эти минуты Криденс только стонал и кричал, проваливаясь в негу, видя странные рассеянные образы и абсолютно теряя контроль над собой.

Внезапно что-то переменилось. Персиваль прервался, а затем поднялся, перехватывая руки любовника ремнём и крепко привязывая их к изголовью кровати. Криденс прошептал тихое: «Не надо», но Грейвс лишь усмехнулся. Они оба знали правила.

– Ты наказан, – напомнил Персиваль, издеваясь над всё ещё возбуждённым любовником. – И в наказание я запрещаю прикасаться ко мне. Для надёжности будь связан.

Криденс словно отключался в моменты близости: он плохо помнил всё, что происходило дальше. Образы были рваными, быстрыми, но обжигающими и прекрасными. Руки Грейвса скользили по его телу, ласкали, на ухо шептались самые нежные и приятные слова. Раньше никто не называл Криденса красивым. Люди словно брезговали прикасаться к нему, внушали, что он урод. А Грейвс обнимал и целовал, хаотично, порой ласково, порой грубо, но в нём не было презрения. Он нависал над юношей, смотря в глаза, когда вторгался в его тело неспешно, но уверенно. Первое болезненное проникновение всегда было резким и сильным, заставляющим сердце оживать и биться сильнее. Криденс не сдержался, обхватывая любовника ногами, сходя с ума от того, как ныли бёдра, и как хотелось отдаться этому мужчине вновь, до боли, до крика. Они медлили, растягивали этот момент, чтобы запомнить свои ощущения, прежде чем слиться воедино. Криденс даже не замечал, как саднят ягодицы, он растворялся в надёжных сильных руках, его убаюкивал шорох сминаемого покрывала, а Грейвс наслаждался тем, как его молодой возлюбленный открывается перед ним, доверяется и желает близости.

Бессовестные стоны от удовольствия и долгожданной свободы, заполняющие комнату – всё это перемешалось в единый водоворот чувств, когда Персиваль размеренно и ритмично двигался, беря своего любовника и подтаскивая его на себя при каждом новом толчке. Они сливались, становились единым целым, и Криденс не выдержал, изливаясь первым. Он был юн и неопытен, а Грейвс не спешил, наслаждаясь процессом ещё, пока не выгнулся, изливаясь в тело любовника.

В наступившей тишине Криденс, получив свободу, закрыл лицо рукой, стараясь скрыть горячие слёзы, скользнувшие по его щекам от переизбытка эмоций. Это не были слёзы боли или обиды, скорее радости, сбрасывающей с него старые ржавые кандалы запретов и боли. Грейвс укрыл себя и Криденса, затем притянул его к груди, успокаивающе гладя.

– Тебе больно? – заботливо спросил он.

– Нет, нет! – помотал головой Криденс, утыкаясь носом в чужое плечо. – Мне очень хорошо, мистер Грейвс. Вы – лучшее, что было со мной.

Персиваль лишь улыбнулся, зарываясь пальцами в мягкие тёмные волосы. Он дарил мальчишке заботу и тепло, а тот ему любовь и общение. Им было хорошо вместе, и даже символические наказания не нарушали этой идиллии. Криденсу даже нравилась строгость опекуна, возбуждала его сила. Ведь юноша точно знал: Грейвс никогда его не обидит.