Наказанная любовью

— Он попытался покончить с собой! Латония вздрогнула:

— К-как?

— У Эндрю был револьвер, но у него, вероятно, дрогнула рука. Он не попал себе в сердце и выжил.

— И что же сделала ты? — спросила Латония.

— А что я могла сделать? — отозвалась Тони. — Мне было жаль… очень жаль… но я же не виновата…

Латония нарушила наступившее молчание очередным вопросом:

— Но если с тех пор прошло так много времени, отчего же ты вдруг забеспокоилась?

— Понимаешь, мать Эндрю пожаловалась дядюшке Кенрику.

— И он рассердился?

— Как я понимаю — ужасно!

— И захотел тебя видеть?

Не в силах более сдерживаться, Тони выпалила:

— Он сказал, что заберет меня с собой в Индию! Сказал, что я вела себя недостойно и что, вероятно, моя компаньонка плохо за мной следила!

— Но ты же можешь все ему объяснить… — начала Латония.

— Думаешь, он станет слушать? — перебила Тони. — Нет! Он даже разбираться не станет! Он просто отдал приказ!

Она схватила лежавшее на диванчике письмо и, протягивая его Латонии, прорыдала:

— Спаси меня, Латония! Ты должна меня выручить! Как я могу уехать в Индию? Я же потеряю Айвена!

Ее тон укрепил Латонию в подозрениях, которые она не решалась высказать вслух. Маркиз все еще колебался и, видимо, был готов отказаться от женитьбы, чтобы не расстраивать своего отца.

И, хотя Тони не сказала ничего, что прямо или косвенно подтвердило бы эту мысль, но они с кузиной были близки, как редко бывают близки даже родные сестры, и Латония безошибочно чувствовала, что Тони боится покинуть маркиза оттого, что их отношения по-прежнему остаются весьма шаткими.

Она медленно разгладила письмо, которое кузина, должно быть, в отчаянии помяла, и прочитала:

«Дорогая племянница!

Меня весьма огорчило письмо леди Ауддингтон касательно ее сына Эндрю, а также отзывы друзей и знакомых о вашем поведении в Лондоне. Вероятно, ваша компаньонка не справилась со своими обязанностями и не держала вас в той строгости, как желал бы ваш отец. Посему я намерен взять вас с собой в Индию, куда я уезжаю через четыре дня. Думаю, нам обоим будет полезно узнать друг друга получше.

К несчастью, я не смогу приехать в замок и потому вынужден просить вас быть в нашем доме на Керзон-стрит самое позднее в четверг. В пятницу мы уезжаем в Тильбюри. Я уже заказал места на пароходе «Одесса».

От вашего имени я принес глубочайшие извинения леди Ауддингтон и с радостью узнал, что ее сын поправляется. Нет сомнений, нам невероятно повезло, что эта скандальная история, бросающая тень на честь нашей фамилии, не попала в газеты и не стала достоянием общественности.

Будьте любезны сообщить мне время вашего прибытия на вокзал Кингз-Кросс, и я пришлю за вами карету.

Остаюсь искренне ваш Бранскомб.

PS . Если это еще не известно вам, сообщаю, что после смерти вашего отца, я стал вашим опекуном.»

Латония дочитала до конца и подняла голову.

— Тони, дорогая, ты обязана ехать, — сказала она. — Он ведь теперь твой официальный опекун.

— Не поеду! Ни за что! — как всегда дерзко воскликнула Тони.

— У тебя нет выбора, — отозвалась Латония. — В конце концов, сейчас он распоряжается твоим состоянием. Он может отказаться давать тебе деньги, если ты не поедешь с ним.

— Ненавижу дядюшку Кенрика! — воскликнула Тони. — И всегда ненавидела, с тех пор как впервые о нем услышала! И вообще мне кажется, что отец втайне его побаивался.

— Как так? — удивилась Латония.

— Дядюшка Кенрик всегда отличался умом, и рядом с ним отец чувствовал себя просто глупцом. Он обижался, что все превозносят младшего брата, а на него не обращают внимания.

— Ничего, ты его очаруешь, — успокаивающе произнесла Латония. — Ты всегда очаровывала мужчин, Тони, и не думаю, что твой дядюшка сильно отличается от других.

— Отличается, да еще как! — ответила Тони. — Дядюшка Кенрик — не мужчина, а родственник, а родственники всегда невыносимы, сама знаешь!

— Если не считать нас, — улыбнулась Латония.