Нахид

– Я тебе намекну на одну важную вещь. Видишь ли, уважаемая, то, что я тебе поручил написать, это в твоих интересах. А вообще я обо всём имею сведения и знаю, когда ты приехала, куда ты ходила и даже что ты ела.

– Надо же!

– Именно. Но я говорю: напиши, чтобы там, наверху, получили подтверждение твоей невиновности.

– И потом меня освободят?

– Слишком быстро, госпожа; слишком.

Воздух в комнате стал таким удушающим, что сам этот деятель закашлялся. Недокуренную сигарету раздавливает ногой.

– На чём мы остановились? Ага, я говорил… Прямо скажу: освободиться в таких обстоятельствах легко не получится, будь ты невиновна или виновна. Понимаешь меня?

– Что это значит?!

– Ты напиши, а я в своё время скажу.

Смысла последних фраз я не поняла, но они меня встревожили. Он открывает дверь комнаты – за ней стоит надзиратель. Перед тем как уйти, следователь развязно заявляет:

– Госпожа Нахид, а ножки у вас длинные и привлекательные.

Я заледенела. Мне показалось, что меня, обнажённую, вытащили на обозрение похотливых мужчин. Изо всей силы обеими руками я бью по столу и кричу:

– Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты!

Передо мной стопка серой бумаги и две ручки. Если я скажу, что раскаиваюсь в приезде в Иран, я не покривлю душой. Но делать нечего. Писать – это лучший выход.

Аэропорт Мехрабад мрачен и почти безлюден.

Пассажиры нашего рейса, размякшие и усталые, собрались вокруг ленты транспортёра. Чемоданов не видно. Я расслабленно сижу на металлическом сиденье. Хорошо Пэжману и Шахле: они у трапа самолёта сели в машину и укатили. Как обошлись с багажом – не ведаю. Неплохие они люди; я обоим дала свой нью-йоркский телефон и взяла их номера. Вытягиваю шею: по-прежнему нет чемоданов. Там, за стеклом, толпа встречающих с букетами, среди них должен быть Асгар. Некоторые из них машут руками. Если бы не этот проклятый чемодан, я уже была бы там. Я говорила маме: из Америки в Иран не везут целый чемодан подарков – тем более, у меня столько своих вещей. Но она разве послушает? Лента, наконец, дёргается и начинает ползти. Левой рукой я останавливаю мой чемодан, а правой хватаю его за ручку. Он накреняется, потом переворачивается. То, что при этом я не надорвалась, это счастье. Коленкой я толкаю чемодан вперёд; ковра в зале нет, и колёсики издают скрежещущий звук. У паспортного контроля пусто. Молодой служащий в кабинке берёт мои документы и чешет лоб изжёванной ручкой. «Сколько лет вы не были в Иране?» – «Лет семь-восемь». – «Почему?» – «Не довелось». – «Вы студентка?»

Он так ожесточённо чешет голову, что… Это вызывает скорее моё подозрение, чем жалость: не хочет ли он подстроить каверзу?

– Господин, – говорю я, – я плохо себя чувствую. Вы видели: я чуть не упала.

Он засунул ручку чуть не до половины в правое ухо. В очередной раз рассматривает меня и ставит в паспорт бледную печать. И добавляет:

– В этом листке укажите предполагаемый адрес проживания в Иране.

Итак, если прикинуться мышкой, то это даёт результаты. Я миновала последнего контролёра, но в толпе людей с цветами не нахожу Асгара. Достаю из сумочки самое новое его фото, которое тётушка прислала год назад, и вижу, что нет ни малейшего сходства ни с кем из тех, кто томится возле зала прилётов. Вообще, если бы не тётушка, я бы никогда не поехала в дом хадж Исмаила.

Доктор Шабих попросил: «Описание Асгара».

Я ответила: «Друг в детстве и неизвестный в настоящем».

Доктор Шабих: «Более точное описание?»

Я признаюсь: «Какое-то время назад он перестал отвечать на мои письма».

Оставаться дальше в аэропорту – пустая трата времени. Я тащу чемодан. Подворачиваю ногу, и ремешок моей туфельки лопается. Только этого не хватало. Одежда запачканная и помятая, лицо и голова в беспорядке… Теперь ещё и обувь порвана. Кое-как, подволакивая ногу, я всё-таки вытаскиваю чемодан из здания аэропорта. В глаза бьёт солнце осеннего дня. Через воротник жакета я извлекаю тёмные очки и надеваю их. Берусь за ручку чемодана, и его острый угол бьёт меня по левой щиколотке. Я лягаю его в ответ. Теперь и правая моя ступня заболела. Оставляю чемодан и спускаюсь по каменным ступенькам. Такси оранжевого и кремового цвета стоят чуть поодаль, на другой стороне проспекта. Вокруг меня крутятся молодые люди и предлагают ехать вскладчину. Но тут ещё одна беда настигла: я вспоминаю, что у меня нет иранских денег. Уж не говоря о том, что я не знаю точного адреса. Не думала я, что Асгар так меня подведёт и не приедет встречать. Ну и везение! Мало ему было грубостей на расстоянии, ещё одну совершил прямо здесь.

Какой-то юноша расхаживает вокруг моего чемодана. Этот предмет столь же нелеп, сколь и привлекателен для воров! Я поднимаюсь по ступенькам, а кто-то за спиной спрашивает: «Это ваш чемодан?»

Не знаю, почему, но я ему отвечаю: «Да, мой».

Тогда этот мужчина, обогнав меня, первым берёт ручку чемодана и объявляет: