Нахид

К этому я тоже готова: вставляешь ты или нет в свою речь английские слова – здесь это вопрос принципиальный. Возвращаясь из-за границы, стоишь перед выбором: или торговать гонором, глядя на всё сверху вниз, или униженно сидеть у порога – причём ни то, ни другое не повлияет на заранее составленное о тебе мнение.

– Принимая во внимание то, – говорю я, – что жена твоего любимого дяди довела до облысения японского, индийского и австралийского педагогов, но при этом не выучила иностранного языка, я решила, что тоже не буду забывать родной язык.

– Я очень переживаю за твою маму, – говорит Асгар.

– Ты и такие слова знаешь?! – я правой рукой ударяю по приборной панели.

Он меняет тему разговора:

– Чтобы по-настоящему выучить язык, надо начать на нём думать?

– А ты что, готовишься к эмиграции? – спрашиваю я.

– Говорю же, осволочилась.

Он сворачивает в узкую улицу. Знакомый аромат вызывает в моей душе радость.

– Откуда этот запах? – спрашиваю я, и он указывает на парк, деревья которого наверняка тоже сильно выросли.

– Ты забыла парк Хайяма?

– Боже мой! – восклицаю я. – Это запах дамасских роз из парка Хайяма?!

– Парк гордится именно этими розами, цветущими круглый год.

– А как там «Замок»[3]? – спрашиваю я. – Не разрушен ещё?

– Помнишь, сколько полных тарелок и чаш ты таскала с поминок! А сколько ты крутилась вокруг старых могильных камней, рёбра которых торчали из земли?

– А ты всё время играл в «чижа», – говорю я, – и твой чижик улетел на кладбище «Замка». И ты пришёл и умолял меня, чтобы я его достала. А я, хотя и была девчонкой, но не боялась ни «Замка», ни могильных камней и слазала туда через пролом в стене.

– А помнишь ли ты, – спрашивает он, – тот первый раз, когда мы пришли в парк Хайяма?

– Нет, – отвечаю я.

– Я хотел с ребятами пройти в кино без билета, – вспоминает Асгар, – а тут и ты прицепилась.

В моей памяти оживает вкус подрумяненных сосисок, горячей рисовой каши на молоке и жареного гороха с сахаром, – всё это, помнится, я ела на улице Мелли.

– А что было потом, помнишь? – продолжает он. – Не успела ты вернуться, как всё выложила моей маме. Та отрапортовала хадж Исмаилу, и бедного Асгара привязали к ореховому дереву.

– Да, и сколько же вишнёвых розог бедняга получил…

– Кстати, ты кинематограф, как, любишь? – спрашивает он.

– Если честно, то нет. Я увлекаюсь фотографией. А ты?

– По камере у тебя на плече я мог бы догадаться. А я люблю фильмы в стиле «вестерн».

«Кадиллак» въезжает в ещё одну узкую улицу, и её я узнаю, это улица Деразе.

– Пожалуйста, езжай помедленнее, – прошу я Асгара.

– А по такой улице разве можно разогнаться?

Здесь, и правда, птица еле крыльями взмахнёт. Узкий ручеёк в середине этой улицы высох, а на каменных скамьях возле домов скопилась пыль. От цветочных горшков с зубчиками также не осталось и следа. Я вытягиваю руку из окошка, чтобы коснуться глинобитной стены. На стенах написали лозунги «Смерть шаху» – краской, углём и мелом. А в начале и конце одного такого лозунга кто-то приложил красную ладонь – для цветового контраста. Ладонь не очень большая, как видно, подростковая. Тени на стенах оживают, начинают двигаться. Мне хочется выйти из машины и побежать вместе с ними до края земли – когда-то этим краем был конец этой улицы. Я боюсь, что они оттолкнут меня и скажут: ты не делила с нами горе и радость, не варилась в нашем котле – и ты не можешь идти вместе с нами. И я должна буду объяснять, что отъезд из страны не был моим собственным решением, так же как – ещё до того – переезд с этой улицы. С другой стороны, я тоже очень много потеряла. Я ведь тут была завсегдатаем всего и вся: застолий и пения песен чавушами[4], и праздников обрезания, и помолвок, и свадеб. А вспомнить те вечерние торжества, когда на улице воздвигали триумфальную арку и собирались все её жители!

Доктор Шабих попросил: «Расскажи о светлых днях детства».

«Был один очень хороший праздник, – ответила я. – Давали напиток “шербет”, сладости, да ещё и обедом покормили».

«По какому случаю праздник?» – уточнил доктор Шабих.

«День рождения Спасителя людей – Двенадцатого имама[5]».

«Он жив сейчас?» – спросил доктор Шабих.

«Будет его пришествие», – ответила я.

«У вас есть Мессия?» – спросил доктор.

Ответила: «Да, у нас есть свой Мессия».

Асгар глушит двигатель у последних железных ворот улицы. Это дом хадж Исмаила. Краска ворот полиняла, и на них вкривь и вкось написано «Смерть шаху!».

– Ребята с нашей собственной улицы написали? – спрашиваю я.

– В эти дни на улицах нет ни наших, ни ваших, – отвечает Асгар.

– Асгар, а ты на чьей стороне? – спрашиваю я.

– Я на своей собственной, – отвечает он.