Нахимов

В апреле стало заметно, как мало осталось в городе моряков. «…Нахимов с трудом теперь находит и своих больных, о коих он заботился более, чем отец: они стали редки на перевязочных пунктах и в госпиталях. Много есть прекрасных сторон в этом адмирале, между прочим память о моряках-покойниках, — писал протоиерей Арсений. — В этом месяце я служил для него три панихиды: 5 числа по Корнилове, 11-го по Лазареве и 15 по Истомине, по случаю 40 дней от кончины сего последнего. Он не забывает дней кончины их. „Очень мала теперь семья наша, — говорил он мне на могиле, — и неудобно теперь добираться сюда, но должно исполнить святой долг наш“».

Сюда — это к могиле его товарищей в строящемся соборе Святого равноапостольного князя Владимира. Грустно смотрел он на эти захоронения, которые по весне залила вода, как будто упокоились они не в каменистой севастопольской земле, а в привычной для них водной стихии. «Владимирский храм будет теперь как бы на гробах мучеников. Два адмирала пали за веру, и третьего кончина была страдальческая»[390], — говорил священник Нахимову (он имел в виду адмирала Лазарева, умершего в мучениях от рака желудка). Не пройдет и двух месяцев, как отец Арсений будет отпевать четвертого адмирала, чей последний корабль встанет здесь на вечный якорь.

На следующий день после панихиды по Истомину Нахимов присутствовал на похоронах лейтенанта А. А. Бутакова. Нечасто можно увидеть адмирала, несущего гроб лейтенанта; но здесь был особый случай.

Александр Бутаков, двоюродный брат знаменитого командира парохода «Владимир», «пребравый и превеселый товарищ», как говорили о нем сослуживцы, перевелся в Севастополь с Балтийского флота. Место его службы было опасное (в Севастополе других и не было) — он командовал батареей на люнете между 5-м и 6-м бастионами. На особо важные пункты обороны Нахимов старался назначать опытных офицеров, но молодой Бутаков к тому времени прекрасно проявил себя. Конечно, сослуживцы посмеивались, слушая восторженные речи молодого офицера, особенно когда он признавался в любви к своей батарее: «Как влюбленные, женившись, не могут нарадоваться своим счастьем, так я не могу нарадоваться своею батареей и с каждым днем становлюсь всё довольнее и довольнее».

Назначению командовать батареей Бутаков был несказанно горд и в письме «милой маменьке» так описывал свою «возлюбленную»: «Вы не смотрите, что она всего о 9 орудиях, есть, что и мичмана командуют такими батареями, но то в линии, а из всех передовых отдельных батарей командиры старше меня гораздо, и на новых редутах все штаб-офицеры»[391].

Нахимов делал объезды трех оборонительных дистанций по намеченному им с утра плану, на этот люнет приезжал каждый день и старался задержаться подольше. Ему нравился храбрый юноша, наверное, в нем он видел себя в молодости: смелого, восторженного и беззаветно преданного делу.

— Ну-с, Александр Бутаков, я пришел навестить вас, — говорил Нахимов, весело поглядывая на лейтенанта. — Всё у вас благополучно-с?

Счастливый вниманием самого Нахимова, Бутаков подробно докладывал обстановку. Адмирал подносил к глазам трубу и осматривал неприятельские траншеи.

— А как сами поживаете-с? — закончив осмотр, спрашивал Нахимов. — Сильно вам штуцера надоедают-с? А бомбами они перестали-с вас беспокоить?

Об этом можно было и не спрашивать, всё вокруг было засыпано осколками, а пули роились, как пчелы.

— Вы им хорошенько отвечайте, это славная вещь — каронады. И за работами неприятеля смотрите внимательно.

И непременно при отъезде скажет:

— Прощайте, Александр Бутаков. Будьте здоровы-с.

Отпевания и похороны проходили в Севастополе всё чаще, всё меньше было радостных моментов. Может быть, поэтому редкие праздники проходили с особой торжественностью, что позволяло на время забывать о тяжелом положении. 21 мая праздновали день тезоименитства великого князя Константина Николаевича, который вместо Меншикова возглавил флот и Морское министерство. В десять часов в Михайловском соборе все свободные от службы собрались на литургию, в этот день отмечалась не только память равноапостольного князя Константина, но и праздник Владимирской иконы Божией Матери, установленный в честь спасения Москвы от нашествия крымского хана Мухаммед-Гирея в 1521 году. В тот день все, кто по три месяца не уходил с бастионов и батарей, не снимал шинелей, не бывал в городе, молились об избавлении от нового нашествия иноплеменных войск, радовались случаю увидеть друг друга живыми. По случаю праздника надели форму, эполеты, награды (Георгиевский крест на матросской белой рубахе уже не был в Севастополе редкостью). Нахимов тоже был торжествен и наряден — в новых адмиральских эполетах, принимал после молебна поздравления и приглашал к себе на обед адмиралов, экипажных командиров и всё флотское и городское начальство.