Наколдую любовь... (СИ)

Луна следила за ним, бегущим среди ночи через поле, и казалось Мареку, что весь мир ополчился против него в эту минуту. Казалось ему, что ноги его вязнут в этом поле, заросшем мертвой, пожухлой травой. Что собственное тело становится еще слабее – бастует, протестует. Что холодный ноябрьский ветер не просто кусает за щеки, но и невидимой воздушной стеной загораживает путь – лишь когда Марек, несмотря на все его козни, добрался до леса, он отступил и остался обиженно выть где-то в верхушках деревьев, что не может дотянуться до земли. Зато в лесу, среди ночной темени, на смену ветру пришли колючие ветки кустов – они хлестали и цеплялись за ноги, будто норовили удержать, сговорившись с корнями вековых деревьев, вспоровших землю. Марек спотыкался, то и дело падал, но вставал и все равно бежал…

И вскоре добился он своей цели. Он выскочил на поляну, и вот там-то увидел камень из сна: стоит себе, огромный, в лунном свете, а по земле дымка белая стелется – то ли туман, то ли… Он видел уже такой – когда дом Федьки с братьями сгорел.

- Ярина! – заорал Марек, оглядываясь по сторонам.

- Ярина… – передразнило его зловещее эхо. – Ярина…

Нет больше твоей Ярины. Ты – есть, а ее – нет.

А может, это все же только сон был? А может, и сейчас ему всего лишь снится это? И нет, и не было здесь ни Ярины, ни Агнешки. Сам напугался, да еще и старушку напугал… А теперь, как дурак, стоит здесь среди ночи и кличет невесту, которая наверняка сейчас спокойно спит у себя дома.

- Малая, где ты…

И вдруг дымка начала растворяться – словно ждала его появления, словно для него хранила что-то важное. Буквально на глазах она впиталась в землю, будто и не было ее вовсе, и обнажила черную холодную поляну и белеющее в лунном свете тело недалеко от камня. Женское тело, нагое. Марек еще не знал, кому оно принадлежит, но дышать от одного его вида стало трудно, руки затряслись в дурном предчувствии… Он бросился туда, моля, чтоб это была не Яринка, а когда подбежал – оборвалось все внутри… Лежала там она – его малая.

Она лежала на земле бездыханная. Равнодушная к холоду и крику своего жениха. Холодная, нагая, в крошечных росинках, оставшихся от дымки, – они искрились в лунном свете и грозились в ближайшее же время превратиться в кристаллики льда. На груди ее покоился его подарок – плакал глазком-фианитом маленький серебряный дельфин…

- Ярина, – голос Марека задрожал, захрипел, срываясь на шепот. – Открой глаза, ну посмотри же на меня! Яриночка!

Боялся коснуться, не знал, как подступиться. Она мертва? Как дикий зверь, взвыл Марек на луну; гортанный хрип разлетелся над молчаливым лесом – выше голых деревьев, выше пенистых облаков…

- Яриночка… Малая…

Дрожащими руками он в панике стянул с себя Ванину куртку, перетащил к себе на колени бездыханную девушку и судорожно стал ее одевать. Отчаянно прижав к себе, молил: открой глаза, открой! Горячей, взмокшей ладонью прошелся по ее телу, ища признаки жизни, не сразу вспомнив, что проверять надо пульс. А когда вспомнил, когда трясущейся рукой коснулся бледной шейки, – заплакал, как ребенок, и еще крепче прижал к себе Яринку.

Потому что успел. Потому что венка на шее дрожала, пульсируя тоненькой ниточкой жизни. Надо отогреть девочку скорее, надо унести ее отсюда в тепло… Марек встал вместе с Яриной. Сам с трудом держался на ногах, но ее отпустить не мог – прижимая драгоценную свою, побежал он к лесу, оставляя за спиной место собственной казни и место собственного воскрешения.

Конечно, он об этом не знал, как и не знал, что где-то там навсегда осталась Агнешка. Ее он не видел на поляне, да и не за ней приходил, – волновала его лишь та, чья головка сейчас покоится у него на груди, обжигая холодом мокрых волос. Волновала его лишь та, чье дыхание дороже ему всего на свете.

- Потерпи, малая, мы скоро придем, - приговаривал он, стараясь прижимать ее покрепче, пытаясь отогреть ее своим дыханием.

И она отогрелась. Открыла глаза, зашевелилась, не сразу-то и сообразив, что находится в чьих-то руках. А ночь, темно, лес кругом – ничего ж не видно! Попа мерзнет, едва прикрытая курткой, ноги и вовсе ломят от холода… Значит, жива.

Потихоньку и память вернулась – вспомнила Яринка, как пришла с Агнешкой на поляну, как обряд они проводить начали, как то, что было в облике сестры, на миг вернуло прежнюю Агнешку, и та, занеся нож над Яринкиной рукой, вдруг вскрикнула и быстро-быстро что-то зашептала, словно боясь не успеть сделать нечто важное. А потом… Потом нож опустился почему-то не на Яринкину руку – а на Агнешкину. Не успела Ярина и понять, что происходит, остановить сестру, как в ту же секунду померкло все вокруг, и непроглядная Тьма накрыла поляну; раздался Агнешкин крик, и какая-то сила отбросила Яринку от жертвенного камня – она отлетела на несколько метров и тут же, стукнувшись о землю, потеряла сознание.

А теперь сознание вернулось… Чьи-то руки крепко, но бережно, прижимали ее к теплому телу под рубашкой, и Яринка всхлипнула, узнав их.

- Марек…