Наковальня

— Медоносная пчела, — пробормотал Габриел, вертя карточку в руках. — Спасибо, я очень ценю это. Дезинсектор… Букашек истребляла?

— Ага, есть и обычные, и несколько редких разновидностей генинжей. И электронные — чип-тараканы, тонконоги и тому подобное. Они — самая большая проблема в Кьяре. Пару месяцев назад у нас был чип-таракан в одном из дублирующих информационных хранилищ.

Габриел кивнул. Он никогда не видел таких тараканов, но был хорошо знаком с этим феноменом. Крошечные — меньше булавочного острия, — автономные, самовоспроизводящиеся компьютеры на насекомоподобных ногах, запрограммированные вползать в интегральную схему и вносить вирус — неизменно разрушительный.

— Вы можете сказать мне, что такое ЦУРЗ?

— Центральное Управление Расследований и Задержаний. — Та же Организация под другим названием… — пробормотал Габриел.

— Что вы сказали?

— Ничего. А вы не объясните мне, что это значит? Изадора отпила кофе.

— Может, тогда сядете?

Только сейчас Габриел понял, что расхаживает взад и вперед по комнате, как медведь в клетке.

— Простите.

— Постараюсь изложить попроще, но… что вы знаете о здешней политической системе?

— Я ее ненавижу, — с чувством сказал Габриел.

— Даже так? Ладно, слушайте, в двух словах. У нас есть выборная Ассамблея, и у нас есть Конклав — это группа так называемых выдающихся граждан, назначенных пожизненно или пока они сами не захотят уйти в отставку. И есть президент, который избирается Конклавом и Ассамблеей. Он — «разрубатель узлов». Наконец, есть Верховный Суд, но он работает независимо от остальных. Вы все еще ненавидите ее?

— Чувствую отвращение.

— Хорошо. Далее, муниципальная полиция подчиняется Ассамблее. ЦУРЗ подчиняется непосредственно Конклаву. И оба они подчиняются Верховному Суду.

Изадора глотнула кофе, а Когда Габриел ничего не ответил, наклонилась вперед и спросила:

— Габриел… что происходит? Вы… вы действительно думаете, что кто-то мог убить ее? Но зачем?

Землянин пристально смотрел на женщину. Ее лицо подрагивало от едва сдерживаемого возбуждения, белые зубки кусали нижнюю губу. Несмотря на мягкую округлость ее черт, сейчас в ней было что-то рысье.

— Я не уверен, — медленно сказал Габриел, — что хочу это знать.

— Не хотите? — Ее разочарование было ощутимо. — Как вы можете не хотеть? А если там, снаружи, убийца, разгуливающий на свободе? Ведь мы говорим о Законе!

— Закон не вернет ее.

Изадора медленно поставила чашку на столик.

— Закон может не дать этому случиться с кем-то еще. Габриел, этот человек… эти люди нарушают Закон! Те парни за вашей дверью — если завтра они еще будут там, они будут нарушать Закон!

— Закон о неприкосновенности частной жизни?

— Да! На Торе такое наблюдение может продолжаться максимум три дня без судебного ордера. Вы можете подать гражданский иск, если поймаете их подслушивающими у двери! Против кого угодно, если на то пошло.

— А угрозы?

— Вы можете это доказать?

— Я не записывал разговор.

— И очень хорошо. Если бы записали без распоряжения Верховного Суда, вас могли бы посадить в тюрьму.

— По тем же Законам о неприкосновенности частной жизни?

— Да, по тем же Законам о неприкосновенности частной жизни.

— Мой опыт говорит, что если что-то нуждается в защите Законом, значит, люди давно забыли истинную природу того, что они защищают.

— И что означает эта маленькая полемика? — спросила Изадора, теперь явно уязвленная.

Габриел посмотрел на нее в отчаянии. Слишком много всего случилось за последние двадцать четыре часа, он устал и был растерян. Слишком устал, чтобы беспокоиться, сумеет объяснить ей что-то или нет.

— Это значит, — осторожно сказал он, — что я не верю в Закон и не верю в Порядок. Я верю только в большую, уродливую Организацию, которая кормится собой.

Изадора глядела на него в полнейшем непонимании.

— Ну, для равнодушного циника, которому на все плевать, вы выкурили из щелей довольно много народу!

— Я никого не выкуривал! — резко возразил Габриел. — Они сами пришли ко мне!

— Значит, либо кто-то боится вас, либо думает, что вы что-то знаете… или возможно, сделаете.

— Ну, они не правы по всем пунктам. Послушайте, Из, возможно, вы поймете это… Может, я не знаю, во что я верю, но я знаю, чего я не люблю. Я не люблю вранья.

Изадора наблюдала за ним в молчании, и постепенно возмущение оставило ее лицо.

А Габриел ушел в темный угол возле входной двери и встал там спиной к женщине.

— Вы расстроились? — подождав, спросила Изадора. — Простите, мне не следовало давить на вас. Я знаю, вы переживаете из-за сестры…

— Изадора… — мягко откликнулся Габриел, глядя в темноту. — Я нахожусь в месте, которое мне не нравится. В месте, которого я не понимаю. Вы знаете, для тех, кто рожден в клетке, решетка — горизонт. Они даже не видят ее. Я не рожден здесь, и я вижу решетку. Я пробыл в этом городе меньше двух дней, а Организация уже торчит за моей дверью. Они угрожали мне, они следят за каждым моим шагом, они мне врали.

— Они вас напугали, — прошептала Изадора.

Габриел поджал губы и потрогал пальцем амулет, висящий на его запястье. Потом медленно покачал головой:

— Нет.