Наковальня

След был так очевиден, что даже слепой мог пройти по нему. Дядя Буль засмеялся бы и сказал, что турист с рюкзаком, набитым кирпичами, играл в классики после четырех бутылок пива. Но вероятно, этого и следовало ожидать. Габриел уже заметил, что в окружающем ВНУТРИмире есть что-то неуловимо несообразное, что-то, что выдает его нетелесное происхождение. Главным образом это проявлялось через осязание: вода была холодной, но какой-то не совсем мокрой, галька выглядела менее однородной, чем ощущалась под его босыми ногами, даже тепло уже краснеющего солнца не соответствовало тому, что видели глаза. Но это несоответствие было так незначительно, что минутами Габриел забывал, где находится, и воспринимал этот мир как истинно реальный. И он хотел, он стремился воспринимать его как реальный.

Сам Уэстлейк шел вялой походкой, походкой ленивого человека и горожанина — пятка-носок, пятка-носок. Когда они вышли из леса возле его лагеря, Уэстлейк одобрительно хмыкнул и пошел вперед.

Его хижина из коры стояла на холме, смотрящем в неглубокую долину. Внизу неровным кругом расположились хижины, красноватые в закатном свете. Между ними неторопливо ходили черные блестящие фигуры в ярких накидках, выполняя простые работы, обычные для общества охотников-собирателей. До Габриела и Уэстлейка донесся звенящий детский смех.

Уэстлейк прислонил копье с рыбой к выбеленному солнцем бревну и направился к густым кустам дальше по косогору.

— Мне надо отлить, — бросил он, не оглядываясь. — Почему бы тебе не развести костер?

Осмотревшись, Габриел сразу заметил тонкую твердую палочку и парную к ней дощечку из мягкой древесины: на ее поверхности чернели обугленные ямки. Сев на землю, он зажал дощечку между ступнями, вставил конец палки в одну из ямок и стал добывать огонь, вращая палку в ладонях и надавливая ею вниз. За работой землянин размышлял о том, что Уэстлейк не проявляет тех характерных черт, которых он ожидал бы от человека, который — как выразилась техник Миа — постоянно отключен. Также было очевидно, что Уэстлейк испытывает его. Несомненно, тот эпизодик с рыбой помешал ему дать Габриелу пинка под зад ботинком сорок девятого размера, не дожидаясь и привета. В этом Габриелу повезло с окружающей средой, которую Уэстлейк выбрал для своего ухода во ВНУТРИмир.

«Похоже, на этот раз обстоятельства складываются в мою пользу». Постепенно Габриела охватило чувство благополучия, чувство, которого он не испытывал в течение… неужели меньше недели с тех пор, как он прибыл на Тор?

Дерево уже скрипело, из ямки вилась тонкая струйка дыма. Вскоре Габриел развел отличный костерок и занялся рыбой. Острым камнем, лежавшим возле орудий для добывания огня и, видимо, предназначавшимся именно для этой цели, землянин потрошил свой улов, наслаждаясь потрескиванием невызревшего дерева и запахом костра. Высоко над головой, по темно-синему небу летела стая белых птиц, ставших розовыми в заходящем солнце. Вое было так, как и должно быть в конце дня. Костер, стихающий ветерок, запах ранней росы. Габриел задышал всей грудью.

Он как раз закончил сооружать простейший вертел для рыбы, когда услышал легкий топот ног по шуршащей гальке. Габриел поднял голову. На краю поляны стоял мальчишка, недоуменно наблюдая за ним. Его веснушки и пылающие рыжие волосы так и бросались в глаза, его сходство с Уэстлейком поражало. Неужели у этого человека есть дети во ВНУТРИмире? Габриел сохранил лицо бесстрастным, когда до него дошел весь смысл этого. Конечно, если человек может охотиться или наслаждаться закатом во ВНУТРИмире, почему бы ему не жениться и не растить детей? Но Габриела беспокоило другое. Что будет, когда Уэстлейк умрет? В тот же миг его потомки, его семья, весь этот сотворенный мир умрут вместе с ним, исчезнут, будто никогда и не существовали.

Хотя они и не существует. Во всяком случае, за пределами монтажной платы.

Габриел встряхнулся. Это становится слишком запутанным. Если он не остережется, то сам окажется отключенным.

«И все-таки, — не успокаивался внутренний голос, — это место, эти люди в долине, этот мальчишка. Все это будет существовать в пределах восприятия одного человека. И в памяти другого. Я буду это помнить».

На него навернулась скорбь о двух тысячах поколений мягких, добрых людей, которые впели жизнь в ту землю, где он родился, а теперь существовали лишь в памяти очень немногих. И он наконец понял выражение в глазах Старика в тот день, когда умер дядя Буль.

Все это пронеслось в его голове за одно мгновение, и когда Габриел снова сосредоточился на мальчике, тот смотрел на него все так же недоуменно. Землянин небрежно Помахал ему и сказал:

— Эй, там, привет. Ты успел как раз к ужину. Я сам ее поймал.

Габриел показал на рыбу.

— Где мой папа? — спросил мальчуган.

Габриел мотнул головой в сторону кустов и подмигнул:

— Пошел отлить, но, боюсь, застрял в кактусе.

— Я знаю, кто ты. Ты из плохих людей, — важно сообщил ему мальчик. — Папа сказал, что я должен сходить за ним, если вдруг увижу одного из вас, и он заставит вас убраться.

«Оп-ля».