Наковальня

Чтобы устроить эту встречу, Габриелу потребовалась значительная решимость. Автоматический секретарь был сама любезность, пока землянин не назвал себя. Последовавшее за этим «Одну минуту, пожалуйста», несмотря на все полированное совершенство робота, вылилось в такую долгую паузу, что Габриел понял: что-то происходит. Вскоре он поднялся на одну ступеньку административной лестницы, удостоившись разговора с секретарем-человеком, который в свою очередь отфутболил его к женщине, представившейся юрисконсультом.

Адвокат мистера Джапалджарайи — она произнесла «Джапджарая» — посоветовал ему не разговаривать лично ни с кем из семьи покойной.

Утверждения Габриела, что этот визит носит чисто неофициальный характер, были встречены откровенным неверием. А его отрицание всякого желания настаивать на гражданском иске против властей Рейнер-парка пробудило легкую враждебность, замаскированную густым туманом многословия, в котором слово «сожалею» выступало на первый план.

Наконец он сдался и позвонил Джейл Найквист, которая громко фыркнула, когда Габриел объяснил проблему, и пообещала лично поговорить с Идомом. Она перезвонила через двенадцать минут и велела им быть в два часа возле управления парка, а она организует пропуск и для него, и для Изадоры.

Они встретились с Идомом в коридоре, где инженер наблюдал за ремонтной бригадой, снимавшей напольные панели. Джапалджарайи демонстративно поздоровался сначала с Изадорой и только потом повернулся к Габриелу.

Сходство между этими двумя мужчинами просто поражало. В роду человеческом, который за три столетия после войн, последовавших за генинжевой Чумой, расселился по звездам, став более однородным, сделалось почти невозможным проследить расовое наследие любого отдельного человека. Кожа большинства представителей человечества колебалась от светло- до темно-коричневой, волосы — от темно-каштановых до черных. Белокурые волосы и голубые глаза стали сравнительной редкостью, и были места, где рыжие кудри могли остановить городское движение.

«За исключением Земли», — подумала Изадора. Забавно, как слову «Земля» с заглавной «3» почти всегда предшествуют слова «за исключением». Уникальная среди Семнадцати Планет.

Габриел прилетел с Земли, и родители Идома Джапалджарайи были иммигрантами оттуда. Изадора отыскала его биографию этим утром, когда была на работе.

Мужчины молча присматривались друг к другу. Наконец Идом улыбнулся и выпустил руку Габриела.

— Я должен был догадаться, услышав фамилию вроде Кайли. Коренной австралиец?

Габриел кивнул:

— Предки из Аранды. Я родился в Лендинге.

— Ах да. Да. Красивое место. Никогда там не был, но… слышать слышал. Простите мое любопытство. Мои родители были с Тасмании.

Идом повел их в соседнюю комнату, которая явно служила ему кабинетом, и жестом пригласил садиться. Сам он осторожно опустился в кресло напротив. Поймав взгляд Изадоры, уставившейся на скелетную сбрую, уходящую по тыльной стороне его рук в рукава, Идом сказал, когда женщина смутилась:

— Не беспокойтесь. Это врожденное состояние. Без неё, — он показал на сбрую, — я сидел бы в инвалидной коляске.

— В чем?

— Инвалидной… ах… да, вы, должно быть, никогда не видели таких. Примитивное средство передвижения для людей, неспособных ходить.

«Инвалидная… коляска?»

Изадора удивилась, почему он не вылечил свое заболевание с помощью генной инженерии, как сделал бы любой нормальный человек? Тем не менее она поймала себя на том, что сочувствует Идому.

Габриел остался стоять и медленно осматривал комнату. Ее стены были увешаны старинными двухмерными фотографиями. На одной стене красовались два длинных тонких копья, а под ними — более короткие, крючковатые деревяшки. На другой висело несколько грубых деревянных пластин, изогнутых в середине под прямым углом.

— Я слышал, у вас возникли трудности с администрацией, — сказал Идом. — Примите мои извинения. Вчера у меня был один из этих занудных репьев из юридического отдела и велел не иметь с вами ничего общего. Все толковал о возможном гражданском иске. По-видимому, они сказали то же моим помощникам. — Инженер помолчал. — Как я понял, вы не планируете ничего такого? — осторожно поинтересовался он.

Габриел покачал головой:

— Нет времени, нет средств, нет склонности.

— Так я и думал. — Человечек явно был рад, что его вера в людскую природу подтвердилась. — Насколько я могу судить, они делят весь человеческий род на две категории: истцы и ответчики, — произнес он, обращаясь к Изадоре. — Но все же чем я могу быть вам полезен?

Габриел поджал губы и с минуту изучал Идома. Казалось, он подбирает слова.

— Это насчет той ночи, когда погибла моя сестра, — сказал наконец землянин.

Идом опустил глаза.

— Конечно, конечно… я соболезную. Однако вы должны понять, что тут ничего нельзя было сделать. Ничего.