Наковальня

Лил подбросил гиацинтовую рыбку в воздух, поймал ее. Потом снова протянул сжатый кулак.

— Позвольте внести ясность. — Он наклонился вперед. — Сообщить мне о визите Кайли — это хорошо. Сокрытие улик в расследовании убийства и дальнейшая передача их тому, кто теперь является разыскиваемым преступником… — его рука снова разжалась, пустая, — это плохо.

Хитедоро уже достали эти приманки Лила.

— Я вам что, Лил, какой-нибудь младенец гребаный? Вы думаете меня напугать этими штучками цурзовского кукловода? Хотите сказать что-то конкретное — говорите. А нет — так делайте то, что должны делать, и выпустите меня отсюда!

Лицо капитана было каменным.

— За свой проступок вы можете отправиться на Приют, офицер. Кто тогда позаботится о вашей семье?

— Моей… семье? — Хитедоро запнулся, пораженный. Лил откинулся на спинку и крикнул роботу:

— Сделаем еще круг, Лобо. — На минуту капитан отвернулся к окну. Его лицо вдруг задергалось от волнения. — Вы интересуетесь историей, офицер? — рассеянно спросил он.

— Нет.

— И я нет. — Мириады частичек его лица снова сомкнули ряды. — Я знаю, что должен бы, но это скучно. И все же я слышал однажды о дочумовой Земле. Тогда существовала болезнь под названием «проказа». Она свирепствовала в слаборазвитых частях мира. Ирония заключалась в том, что ею гораздо чаще заражались в регионах, наименее оснащенных для борьбы с ней, чем в высокоразвитых регионах с их передовыми медицинскими технологиями — относительно передовыми, конечно, все очень примитивное по нашим меркам. Поскольку в более бедных странах было столько проказы, там ее быстрее распознавали, и шансы вылечиться на ранней стадии были выше. Суть в том, — и тут Лил снова, с очень спокойным видом, повернулся к Хитедоро, — что наше общество странно плохо оснащено для борьбы с такого рода теоретически излечимыми недугами, как болезнь вашего брата. Вы, должно быть, иногда беспокоитесь, что он будет делать, если однажды вас не окажется рядом, чтобы выручить его из беды?

Хитедоро прошептал:

— Ты, генинжевый слизняк! Я размажу тебя по стенке в суде за нарушение неприкосновенности частной жизни!

— Нарушение неприкосновенности частной жизни? — развеселился Лил. — Вам бы пришлось доказывать ужасно много, офицер, насчет того, где я получил информацию, и что я вообще ее получил. Или вы ожидаете, что Лобо будет свидетельствовать в вашу пользу? — Лил вздохнул. — Знаете, полицейская работа не слишком изменилась за последние двести лет. Мы находим все новые методы, плохие парни находят способы обойти половину из них, а суды запрещают остальное.

— Отпечатки пальцев? — продолжал он. — Недопустимо, слишком легко подделать. Фотографии? Голографические или двухмерные, неподвижные или движущиеся, не могут являться уликой. Что еще? Голосовая запись? Существовало короткое время, когда все эти вещи служили решающим доказательством, способным отправить человека на Приют. Теперь забудьте детекторы лжи и психозонды. Законы о неприкосновенности частной жизни позаботились об этом. Вам фактически нужно суметь доказать виновность на имеющихся уликах, чтобы потом воспользоваться психозондами и детекторами. Поэтому мы возвращаемся к тяжелой работе. Мотивы, свидетели — снова как в дотехнологические времена.

Вот почему так важно, чтобы люди вроде нас с вами помнили, по какую сторону черты мы стоим. Вы понимаете? По существу, мы с вами хотим одного и того же. — Лил показал на окно. — Мы — уличные уборщики. Это наша работа. Мы сохраняем город чистым. А то, что мы не можем вычистить, — он пожал плечами, — мы отправляем туда, где люди об это не спотыкаются. Закон, который мы охраняем, не наш друг. Наш друг — та тонкая черта. Мы — на одной стороне, а мусор — на другой. — Лил поджал губы и поднял бровь. — Важно, чтобы вы знали, где находитесь вы.

Хитедоро сглотнул слюну.

— Я знаю, где нахожусь я.

— Вот и хорошо.

Гиацинтовая рыбка снова появилась и прочертила в воздухе блестящую дугу, перелетая из одной руки в другую.

— Мы можем забыть об этом, — глаза Лила затвердели, — но мне нужен Кайли.

— Как… — Хитедоро заколебался, зная, что его вопрос только раздражит Лила. — Как умерла та женщина, Дод? В сообщениях ничего не говорилось.

Реакция Лила удивила Хитедоро. Он подался вперед, впившись глазами в Изеки, словно выдавал тайну.

— Мы сами до прошлой ночи не знали. Потребовался весь день, чтобы это выяснить. Статрекс. Специальный яд, используемый в генинжевых лабораториях для парализации сердечной мышцы. Он был введен ей в запястье. Ее окно было разбито снаружи — вероятно, инфразвуковым импульсом, судя по распределению осколков, — и кто бы это ни сделал, он обыскал ее квартиру. — Лил помолчал для эффекта. — Она жила на десятом этаже.

— Бегуны по крышам? — усомнился Хитедоро. Бегуны по крышам известны как мизантропы со склонностью к воровству, в крайнем случае — к другим мелким преступлениям, но не убийству.

Лил был категоричен.

— Больше некому.

Хитедоро задумался.

— А вы проверили… людей, с которыми он общался?