Налейте бокалы, раздайте патроны!

Сооружение выглядело внушительным. Возведенная еще в позапрошлом веке в стиле барокко, каланча возвышалась над городком и представляла собой многоярусную башню, увенчанную сложным куполом, завершавшимся остроконечным шпилем. Когда-то ее возвели для того, чтобы стража, находящаяся там, могла обозревать весь городок «на предмет возгорания» в той или иной его части. Сегодняшнее предназначение тогда вряд ли предусматривалось.

Процессия остановилась. Вышедший из соседнего здания пожарного депо сторож принес ключ. Звеня связкой, он открыл большую, окованную железом дверь.

— Ключи мы у тебя, дедушка, пока что забираем, — сказал офицер. — Некоторое время здесь будут содержаться вот эти шпионы. Я не думаю, что они пробудут на каланче слишком долго.

— А почему здесь-то? — поинтересовался, зевая, сторож.

— Ну, об этом тебе, старик, знать не положено. Военная тайна. Или ты слишком любопытный?

— Да что ты, миляга, упаси бог! — замахал руками сторож. — Я с детства до чужих тайн охотником не был. Тем более до военных.

— Правильно. Меньше знаешь — дольше живешь, — расхохотался офицер. — Иди спать дальше, у нас теперь здесь свой сторож встанет.

Старик пожал плечами.

У дверей каланчи в ожидании дальнейших распоряжений полковника Диркера был поставлен часовой.

Глава 23

Большой штабной автомобиль, урча, ехал по ночной улочке. Свет фар выхватывал из темноты то дерево, то угол дома, а один раз под колеса едва не попал неизвестно откуда взявшийся кот. Испуганное животное, попав в луч света, выгнуло спину и, метнувшись в сторону, исчезло в подворотне.

Генералы Жилинский и Самсонов возвращались из «высоких гостей» далеко за полночь. Первую часть своего пути они сидели в тишине, переваривая увиденное и услышанное. Да, подумать было о чем. Впечатлений генералы получили массу, и все — весьма сильные.

Жилинский, покручивая ус, мрачно молчал, уставившись вперед. Разрезая темноту, фары автомобиля освещали неровную, всю в выбоинах и ямах дорогу. Подпрыгивая на очередном ухабе, генерал болезненно морщился, тихо покряхтывая.

Город спал и видел тревожные сны. Нынче нужно было думать о том, что же будет с тобой и твоей семьей завтра… Многие жители покидали свои дома, оставляли большую часть имущества и становились беженцами. Бросить все, чтобы неизвестно сколько времени слоняться где-то на чужбине, а потом, вернувшись, застать на месте дома пепелище — такого и врагу не пожелаешь. Наконец генерал не выдержал.

— Да, Александр Васильевич, повидать мне пришлось на своем веку всякого, однако это все просто невероятно, — покашляв, начал Жилинский, бросив взгляд на Самсонова. — Всему должны быть какие-то рамки.

— О каких рамках вы говорите, Яков Григорьевич, — сокрушенно покачал головой его собеседник. — Возможно, я покажусь слишком категоричным, но это — просто какая-то чушь!

— Вот именно, голубчик, — поморщившись, подтвердил Жилинский. — Я очень опечален, вернее сказать — удручен. В Петербурге, похоже, не понимают, что война — это не маневры под Царским Селом, и духи давно истлевших Потемкиных-Таврических — не лучшие помощники! Я для себя вывел простую и печальную истину: мы как будто с ними живем в разных мирах, уж не знаю, как их и назвать: параллельных или перпендикулярных. Хотя, как их ни называй, легче все равно не становится. Наш народ придумал идеальное выражение — хрен редьки не слаще, — рассуждал вслух генерал. — Классическая ситуация — высшее руководство оторвано от реальности. Ему кажется, что только геройством солдат и беззаветной верой в Отечество можно совершать чудеса. Нет, конечно, все это присутствует в наших солдатах. Все их качества, прекрасно известные еще со времен Суворова, никуда не исчезли. И ум, и храбрость, и смекалка — все это есть, но ведь нельзя же доводить ситуацию, извините, до полного маразма. Весь этот… спиритизм. Ну, хорошо, я могу еще понять, когда особо чувствительные женщины увлекаются столоверчением. Им можно простить. Однако тем, кто руководит армией…

— Крамольные речи мы с вами говорим, ваше превосходительство, — печально усмехнулся Самсонов.

— Да бросьте вы, — вяло отмахнулся Жилинский. — Никакой крамолы. Конечно, проще всего смотреть в рот и поддакивать всему, что слышишь сверху. В результате, как я это всегда видел в жизни, — и карьера, и ордена, и почет. Знаем-с. А я не ради этого живу на белом свете. Я боевой генерал и становиться на старости лет дураком не желаю. У меня своя жизнь, и я ее прожить хочу так, чтобы потом не говорили обо мне нехорошее.

— Совершенно с вами согласен, Яков Григорьевич, — вздохнул Самсонов. — Иногда просто не знаешь, плакать или смеяться в такой ситуации.

— Вот и получается у нас с вами смех сквозь слезы. Нет, только подумать: Иоанн Грозный будет им сообщать о планах немецкого командования! Каково, а? Представляю, что сказали бы немцы, прознав о том, что творится в некоторых наших командных верхах.

— Они, верно, решили бы, что воюют с сумасшедшими, — сказал Самсонов.