Налейте бокалы, раздайте патроны!

Несмотря на то что на дворе стоял август, здесь, на высоте, было нежарко. Ничего удивительного — пожарная каланча возвышалась над городом метров на пятьдесят, не меньше. Высокая металлическая ограда окружала смотровую площадку, позволяя видеть все, что делается окрест. Для того чтобы наблюдать за городом — лучше не придумать. Но люди, находившиеся здесь в данный момент, ничем подобным заниматься не собирались. По правде говоря, сгори сей же час этот проклятый городишко, изойди он весь синим пламенем — все были бы только рады. Такое настроение объяснялось тем, что люди, сидевшие на площадке, попали сюда отнюдь не по своей воле.

Внизу находилось здание пожарного депо. Единственным сооружением, пытавшимся соперничать с каланчой в высоте, была колокольня старинной церкви, своим готическим шпилем тянущаяся вверх.

Сам городок отсюда был как на ладони. Довольно большая прямоугольная площадь со стоящей в центре ратушей, ровные кварталы симпатичных домиков, зеленые сады, поля и перелески, окружавшие местечко… Такая картина открывалась взору пленников, которым, собственно говоря, особой радости или пользы лицезреть все эти красоты не было. В какое другое время, возможно, и была бы охота полюбоваться на пейзажи, открывающиеся внизу, но сейчас настроение у всех было испорчено, и, похоже, надолго.

Из гостиницы конвой провел их через площадь, затолкал в башню и заставил подняться по узкой винтовой лестнице наверх, где запер на обширной, но малопригодной для ночевки площадке. Документы и личные вещи у всех отобрали, и единственное, что было оставлено узникам, — это табак. Теперь приунывшие солдаты попыхивали цигарками, вяло делясь впечатлениями и мыслями по поводу своего положения.

«Нижним чинам», конечно, уже было известно, что командир — барышня, однако вопреки ожиданиям Сеченовой это только придало ей авторитета. Мол, рассуждали солдаты, если уж она германцев не убоялась, то им, взрослым мужикам, и подавно бояться их стыдно! Да и о ее геройстве при штурме вражеских траншей все помнили.

— Обидно, ребята, — густым басом говорил солдат по фамилии Батюк. — Главное, ведь как удачно-то все начиналось. И линию фронта прошли безо всяких хлопот. Я ведь уже пятый раз эту самую линию перехожу. В разведке долго на месте не посидишь. Это ведь пехота да артиллерия может на позициях месяцами сидеть. Приказ дан — и сиди, покуда наступление не начнется. А мы все время на ногах. Так вот, другой раз, как переходишь на немецкую сторону, в такую историю вляпаешься, что потом только диву даешься, как вообще жив остался.

— Это ты к чему? — спросил сидевший рядом Глазьев.

— Да к тому, что хорошо началось, а закончилось плачевно.

— Ну, это еще неизвестно, как оно дальше будет!

— Так ведь я ничего плохого и не говорю, — стал оправдываться Батюк. — Я к тому, что надо мозгами-то пораскинуть, что к чему…

Ольга, слушая вполуха разговоры своих подчиненных, думала о своем. Мысли, конечно, после всех этих событий разбегались. Немудрено, когда такая хорошо продуманная операция разваливается у тебя на глазах!

Опершись спиной о решетку ограждения, девушка прижалась щекой к кованой решетке, холодившей разгоряченное лицо. Ей было не по себе, она просто сгорала от стыда. Ведь сама, сама провалила дело! Она от злости скрипнула зубами. Испугаться мышей… Да, нечего сказать, великолепный прапорщик из нее вышел! Нет — самая настоящая кисейная барышня, которой не то что на фронте — и в госпитале не место! Сидеть тебе надо в родительском доме, вышивать крестиком и читать в газетах вести с фронта. Встречаться с такими же, как и ты, подругами, охать и ахать от новых сведений с полей брани! Загубила операцию, так ведь еще и своих же солдат подставила. Какое ты имела право рисковать жизнью других людей?

Наконец, подавив в себе панические настроения, Сеченова решила рассуждать трезво. Что получается: из-за ее слабых нервов рушатся все планы командования. Мало того что сама в плену у германцев, мало того что ее кавалеристы тут же, так она еще может стать причиной поражения своих. Перед тем как отправить ее на каланчу, Корф поведал ей о ложном донесении по «беспроволочному телеграфу».

«И ведь каков мерзавец! — с возмущением подумала она. — Он ведь не просто так мне сообщил. За то, что я его отвергла, он решил меня этим окончательно деморализовать и унизить. Глубина человеческого падения в этом негодяе переходит всякие границы. А ведь каков был поклонник! Цветами засыпал, письма по десять страниц писал… Гадина!»

Ольга оперлась на перила ограждения и наморщила нос, соображая, что же можно придумать в такой непростой ситуации. По всему выходило, что сбежать с каланчи невозможно. Металлические двери были надежно заперты со стороны винтовой лестницы, а внизу стоял часовой. Ольга прекрасно видела размеренно вышагивающую фигуру немецкого солдата. При помощи сплетенной одежды спуститься тоже не получится — во-первых, это же сколько одежды понадобится для такого дела! А во-вторых, немец периодически задирал голову и посматривал вверх.