Наливайко

В утреннем рассвете словно из глубокой бездны всплыла широкая степь с реками, с лесами, с тревогами. На востоке небо засверкало полосами оранжевого, огненного утра и вытягивало их по горизонту на ют. А на западе пылало село, споря заревом пожара со сполохами восточных лучистых полос.

Наливайко вскачь пронесся на вершину кургана.

— Неужели Татаринец позволил этому глупцу Дурному оставить войско и напиться?.. — опять вырвалась у него вслух тяжелая дума.

Но на полуслове умолк: Наливайко увидел, как шестеро верховых выскочили из лесу и, словно борзые наперерез зверю, врассыпную помчались по степи на восток. Привычный взор воина заметил и еще одну точку — всадника, который мчался вдоль опушки, стараясь проскочить к другому краю леса, у реки. Что один убегает, а шестеро гонятся за ним, было совершенно ‘ясно. Привыкший стоять на стороне обиженного, Наливайко в тот же миг решил помочь беглецу. Кто он, кто гонится за ним в рассветную рань — издали не разберешь. Но вот ближайший из погони выскочил на бугор. Он резко изменил направление, повернулся, и скупые лучи раннего утра осветили его всего. Сомнения рассеялись: по хвастливому перу на шапке Наливайко узнал польского жолнера.

— Жолнеры Жолкевского! — бросил Наливайко казакам, полуобернувшись лишь на миг.

Белокопытый конь его сорвался с места и помчался вниз, как пущенная из лука стрела.

Беглец не видел помощи и понимал, что ему не убежать от более сильных, чем у него, жолнерских коней. Шестеро жолнеров с обеих сторон преграждали ему путь к лесу.

Северин мчался почти беззвучно, точно ветер нес его по степи, как страшное перекати-поле. Не спуская глаз с беглеца, заметил, что тот не один, а держит впереди себя положенного поперек седла человека.

Жолнеры с победными криками приближались к беглецу, все теснее смыкая кольцо вокруг него. Измученный конь ли умерил бег или всадник придержал его — бежать было некуда. Чуть блеснула сабля в руке беглеца. Он повернул коня и опять погнал его, теперь уже прямо навстречу ближайшему врагу. Даже Наливайко, умевший рубить врага на самом быстром скаку, даже и он ахнул, когда беглец неожиданным маневром налетел на жолнера. Жолнерский конь, будто одичавший, взвился на дыбки и страшным прыжком умчал в степь опустевшее седло.

Но остальные жолнеры кольцом приближались к смельчаку с этой странной ношей на седле. А беглец остановил измученного коня и, оглядываясь, ловчился поскорей и как можно бережней опустить на землю свою ношу, — это была девушка, полураздетая и окровавленная. Беглецу мешала сабля в руке, возбужденный конь вертелся, не стоял на месте. А жолнеры уже взметнули сабли высоко над головами и, пригнувшись, набирали разгон, чтобы быстрее разделаться со своей изнемогшей и отягченной ношею жертвой.

Наливайко сколько голосу хватило крикнул вовсю широкую и пустынную степь:

— Агов! Слушай! Саблю… Саблю держи, мямля несчастный!..

Голос гулом пошел по степи, ударился в стену леса и опять вернулся к полю битвы. Неожиданность и сила голоса на мгновение остановили польских всадников.

Услышал тот голос и беглец, даже догадался, чей он, душою почувствовал, что в украинской степи на солнечном восходе спасти его может только один человек.

— Наливайко! — не раздумывая, что было мочи отозвался беглец.

То был Карпо Богун. Он снова положил девушку в седло перед собой и пустил коня…

Жолнеры повернули к тому, чей голос прозвучал как спасение беглецу. Ближайший из них понял, что отступать поздно, и решился на поединок. Северин осадил коня и словно взвился в седле. Высоко вверх взметнул руку с саблею и молниеносно махнул ею сверху вниз, не соразмерив силы, будто сорвал ее с цепи.

Кованый, с пером, шлем и голова жолнера треснули от этого внезапного удара. В первое мгновение и сам Наливайко не понял, что произошло, и погнался за остальными жолнерами, размахивая в воздухе лишь обломком смертоносной стали, — сабля его от удара разлетелась на куски. Услышал окрик Богуна:

— Куда тебя нечистый прет с голым кулаком?!

Наливайко опомнился, остановил коня. Четверо жолнеров удирали в. лес, не разбирая дороги. Теперь нагонишь их разве только в лесу. А догнав — напорешься на целую сотню…

Повернул коня к Карпо, отбросил прочь позолоченную рукоять сломанной на жолнерской голове сабли.

— Проклятый князь Друцкой для барышень, а не для боя сабли готовил… Золото — не сталь. В мошне ростовщика ему место, а не в казачьей руке…

Остановился, присмотрелся и узнал:

— Меланка?

Стремглав соскочил с коня и бережно перенял от Карпо девушку на свои сильные руки.

Она стонала. Несколько глубоких царапин от сабли на лице и на руках уже покрывались струпьями запекшейся крови. Мелашка открыла глаза, протянула окровавленную руку к Наливайко и прошептала чуть слышно:

— Северин?.. Так и знала. А я… убегаю от Лашки, Северин…

Мелашку поставили на ноги, одели в кунтуш Наливайко и подали ему на руки. Когда двинулись к лагерю, над рекою всплыло сквозь тучи весеннее солнце.

Карло тронулся последний.

«Удалось ли его хлопцам вырваться через дубраву?»