Наливайко

Возле поля ков-гребцов стояла казачья стража.

В лодке, выехавшей навстречу Лободе, тоже были четыре гребца. Посреди лодки, во весь рост, маячила вооруженная фигура воина. Обнаженною саблей он оперся о борт лодки, четырехугольную шапку с горделивым пером и самоцветами немного сбил рукою со лба и пристально смотрел на косу левого берега. Наливайко показалось, что, переступая в лодке, он будто припадал на левую ногу. Усмехаясь, затянулся из трубки, сказал про себя:

«И когда это пан брацлавский староста на ногу охромел?»

На середине Днепра гребцы в обеих лодках без уговора и приказов повернули против течения и стали грести медленней, почти сближаясь. Течение не позволяло лодкам двигаться вперед, и они, будто привязанные, остановились на месте.

— Я Струсь, брацлавский староста, уважаемый пан Лобода. Вы обещали другого посла для переговоров прислать…

— Виноват, вельможный пап Струсь. Тот посол разве что завязанный в мешок сел бы в лодку. Не переносит лодки, степь любит и спит в седле с саблей в руках наш пан Наливайко, вельможный пан Струсь…

Лобода невольно отшатнулся, в лодке он увидел не Струся, а переодетого самого гетмана Жолкевского. На правом берегу Днепра жолнеры высыпали на самые высокие пригорки, и их пьяный гомон доносился на середину реки. А на левом, как монумент, стоял один лишь всадник. Мог бы ускакать прочь, исчезнуть в лесных чащах, в просторах степных. Так нет «же, стоит и будто вслушивается в затаенные и тревожные думы Григора Лободы.

— Готов выслушать, ваша мощь, условия мира меж казаками и войском Речи Посполитой Польской.

Лодки теперь сблизились настолько, что гребцы чуть не задевали веслами о весла. Лобода увидел, что в лодке Жолкевского притаились на дне спрятанные жолнеры.

Чувство стыда проснулось даже в Лободе, и он повернулся спиною к всаднику, стоявшему на косе левого берега Днепра. Жолкевский пересел на борт лодки, качнув ее и еще больше открыв спрятанных жолнеров.

— Пан Лобода знает, как милостиво корона польская отнеслась к нему, и сейчас кое-какие проделки казакования на Украине простит ему, если… Наши лодки сносит течение, сильнее гребите, господа мазуры!

— Если? — напомнил Лобода глухим басом.

— Если пан Лобода выполнит изложенные… условия: выдаст в руки короны живого Наливайко, все оружие и знамена, а батраков распустит по их помещикам.

— Слишком дорого, дан… Струсь.

— Товар стоит того… Пан Лобода получит польское дворянство и собственный герб. Похлопочу у короля, о персональных привилегиях…

— Позор предательства не имеет равной платы… К тому же у Наливайко полки верных казаков.

— Бунтовщиков, хлопов, а не казаков, пан Лобода!

— Пусть и бунтовщиков, однако казаков, пан Струсь. Да против каждого такого бунтовщика мало даже трех…

Для этого пан Лобода имеет голову На Плечах… Надеюсь, что гребцами пан Лобода взял своих людей?

Этот открытый торг задевал и оскорблял запорожца Лободу, но отступать было поздно, торг начался. Совесть свою успокаивал тем, что, расставшись с Жолкевским, можно будет в среде своих старшин пересмотреть результаты этого торга. Но вместе с тем не преминул ответить на предостерегающий вопрос Жолкевского:

— Вельможный пан Струсь может положиться на этих гребцов, но и за границы парламентера не выходить. Это мои верные джуры.

— Тогда сблизим лодки. Тайные условия мира звучат громче, чем самый громкий разговор среди Днепра.

Бок о бок сошлись лодки. По два гребца в каждой опять заработали против течения, и лодки, перестав спускаться вниз, остановились посреди реки. Жолкевский не двинулся с места и намерение Лободы встать для приветствия остановил жестом руки.

Еще совсем недавно Жолкевский был только сотником войск графа Замойского. Потом — поручик. Затем последовали война под Бычиною, война с Москвою, молдавские дела, — и былой сотник Жолковский стал вельможным паном польным гетманом. Крутой путь, и взобраться по нему Лобода и сам бы непрочь. Ведь и Станиславу Жолкевскому нужна будет смена…

— Пан Лобода должен понять, что корона ждет не писем о мире, а Наливайко в руках закона… Этот же разбойник в степи — как рыба в воде, кто этого не знает. Натыкаться на его саблю… Дан Лобода, верно, понимает меня и сделает разумные выводы. ’

Лобода совсем понизил свой басовитый голос. Да, он понял, что заботит гетмана и согласен подумать об этом.

— Пану Жолкевскому не на что пожаловаться: он хотел объединения войск, хотел, чтобы я стал гетманом объединенных войск. Все это свершилось не святым духом, любезный пан Струсь. А теперь вот опять…

— Да, теперь опять, пан Лобода. И будет опять и опять, до тех пор, пока этими руками не проверю замки на руках Наливайко. Услужит мне пан Лобода в этом — каяться не будет… А если не захотите, пан Лобода, честно служить Короне польской, то… я вынужден буду сегодня же поставить в известность Наливайко и все войско хлопов о ваших прежних делах. Выбирайте, пан Лобода.

— Ох, пан… как круто месите! Войска на Лубны повел полковник Кремпский. Наливайко настаивает податься в Москву.

— Пся крев, мерзавец!