Наливайко

В то же мгновение он понял маневр Заблудовского и впервые в жизни подумал о своем спасении. Вскочил на вал… бежать.

Но резкий рывок за горло сбросил его вниз, под ноги свирепой толпы. Хотел подняться, рукою успел сорвать с горла крепкую волосяную петлю, но подняться уже не успел.

— Ах, гадюка Заблудовский! — простонал Наливайко.

Несколько человек уцепились за его левую руку, в которой очутилась сабля, когда правая срывала петлю с шеи, Заблудовский выкручивал правую руку, несколько человек держали за ноги.

— Вяжите ноги, болваны! — кричал Заблудовский.

Пока опутывали веревками его тело, Наливайко слышал, как Заблудовский хвастал, что это он справился с Наливайко. Весть о том, что Наливайко связан реестровиками, словно эхо пронеслась по возбужденному лагерю. Затихал шум вокруг, прекращалась сеча.

Юрко Мазур бросился через овраг к толпе реестровиков:

— Враки! Наливайко ушел… навстречу полковнику. Нечипору…

Но кругом неслись крики, что Наливайко связан. Расходилась предрассветная мгла. Мазур стоял одинокий. И со страхом увидел: навстречу ему несли связанного веревками, окровавленного Северина Наливайко. Кто-то показал на Мазура. Заблудовский приказал:

— Вяжите Мазура!..

Юрко пытался защищаться, но, подбитый колодой ПО ногам, упал наземь. Острая боль в ногах и жесткие веревки, туго связавшие руки, не так уязвляли Мазура, как то, что увидел он Наливайко в таком жалком состоянии. Привык думать о нем как о непобедимой силе, а он лежал в узах, сломленный, бессильный, как дитя в пеленках.

Горячими слезами умылся. Только крикнул:

— Вяжите, подлюги не нашей страны! Души свои вяжете на утеху панам-ляхам…

Тяжелый удар сапогом в лицо прервал этот крик.

И рассвело, и солнце взошло над Солоницей, — а лагерь молчал. Даже женские причитания смолкли. Не поднимались и столбы утреннего дыма в кабицах. Еще не наступило там время для суда, не было там ни правых, ни виноватых. Было страшное молчание, как над мертвецом в первые минуты после смерти.

Жолкевский приказал войскам теснее сомкнуться и подступить ближе к воротам. Сообщение Вишневецкого, что ночью несколько сот казаков через болото Солонцу прорвались в степь, встревожило гетмана. Может, прорвались не несколько сот человек, а весь лагерь, оставив в утешение гетману женщин с голодными детьми.

Гетман сжал кулаки, словно опасался, что живое сердце Наливайко вот-вот вырвется из его когтей. Отдал приказ штурмовать главные ворота. Жолнеры подняли крик, из-под копыт коней взлетела пыль. Казалось, одним махом так и снесут лагерь. Даже Жолкевский, который не любил преуменьшать побед своих заносчивых войск, удивлялся такому усердию. Но ворота открылись сами, и жолнеры остановились. Из ворот вышло около двух десятков безоружных казаков и старшин. На копье, высоко над головами у них развевался белый платок. Старшины, а за ними и нобилитованные казаки сняли шапки сразу же по выходе из ворот.

В числе трех старшин впереди шел Стах Заблудовский.

Станислав Жолкевский любовался этим зрелищем. Почти неприступная крепость сдается на милость и волю коронного закона, хотя известно, что с Днепра уже повернули на Сулу шедшие на помощь запорожцы. Это он, польный гетман Станислав Жолкевский, заставил мятежную Украину просить у него пощады. Пусть теперь король и все государство польское оценят мужество и верность своих гетманов! Только бы поскорее отсюда, из этих нелюдимых степей, от страшной угрозы с Днепра!..

Свита Жолкевского из начальников и джур расступилась и дала проход казакам. Не доходя несколько шагов, Стах Заблудовский стал на колени пред польным гетманом. Кое-кто из казаков нерешительно последовал примеру хорунжего, пряча глаза свои от соседей. Лишь двое старшин не стали на колени. Только головы свои низко склонили, — так разрешал казацкий обычай, когда голова уцелела от сабли победителя-врага. Это не был поклон — только подставление шеи. Так и вол кладет свою шею в ярмо до самых снизок и ждет, пока хозяин наложит крепкие притыки.

Наконец глава делегации, один из оставшихся на ногах старшин, обратился к Жолкевскому:

— Челом вельможному пану гетману коронных войск польских… Прибыли мы по приказу казаков и пана старшого нашего, чтобы просить милости пана гетмана.

— Вельможного, мерзавец…

— Прошу вас, вельможный пан гетман… не пренебрегать обычаями рыцарскими и не оскорблять побежденного в честном бою. Я полковник и вышел не для издевательств вельможного пана гетмана, а по приказу власти нашей, которая поступает по воле старшин и всего казачества…

— Вы могли бы, пан полковник, позаботиться о чести, верно служа короне Речи Посполитой, а не этому разбойнику Наливайко. Что имеет сказать пан полковник?

— Бдительной осадой, вельможный пан гетман, вы заставляете нас просить милости у вашей мощи. Мы соглашаемся на ваши условия.

— Сдаете Наливайко и его сторонников старшин?

— Сдаем… Семь человек, связанных и невредимых, передаем… на милость.

— Пся крев! Не о милости, а о наказании идет речь… полковник… Давайте связанных, тогда будем говорить дальше. -